— Атакуй!
— Руби!
Вперед кинулись драгуны и гусары. Их лава налетела на расстроенную поредевшую массу вражеских гусар, с грохотом сшиблась. Захлопали выстрелы седельных пистолетов. Литвины и московиты стреляли друг в друга почти в упор. Но окончательно опрокинуты были остатки новгородского полка. Его уже не было.
— Карата![5] — кричали в панике карелы, падая с коней, сбрасывая тяжелые кирасы и шлемы, мешавшие бежать. По ним били сабли и копья, топтали копытами кони. Не единого выстрела уже не звучало с литвинской стороны. Стрелять всем было больше нечем. Лишь зычный крик «Руби!», да свист, разрубающих воздух сабель, лязг металла по металлу, стук копыт да громыхание копий, бьющих по вражеским доспехам… Драгуны и гусары на плечах бегущих смяли московитскую пехоту, рубя ее, прокалывая копьями, топча копытами. Московитским ратникам досталось и от собственных гусар, в панике сметающих все на своем пути.
— Атакуй! — крикнул пехотинцам Сорока. Те с криками и саблями ринулись на позиции Хованского.
— Дьявол! — взвыл Хованский, глядя как повторяются Кушликовы горы. Повторяются ли? Нет! Только не сейчас!
— Резерв в бой! — кричал Хованский, глядя, как его оборона превращается в то, что он уже не раз видел: в столпотворение, в хаос. Но сейчас у него было достаточно сил, чтобы остановить этих наглых литвин. По его приказу легкая конница из татар и казаков бросилась на гусар. Их первые ряды тут же были смяты семиаршинными гусарскими пиками, смяты были и вторые ряды, но затем гусары сами увязли в московитской коннице, стрелявшей из пистолетов, мушкетов и луков. Выскочили стрельцы, загрохотали их пищали. Сильно потесненные позиции московитов уперлись, встали и теперь сами шли вперед. С отчаяньем раненных львов рубились гусары. Чтобы завалить одного такого бравого шляхтича московитам требовалось три-четыре человека, которых вперед зарубал опытный гусар. Московские кавалеристы предпочитали вышибать гусар не саблей, но выстрелом. Гусары также пустили в ход свои седельные длинноствольные пистолеты. Застучали их выстрелы. С криками вылетали под пулями казаки Хованского из седел. Вновь стали теснить литвинские гусары, вновь пошли вперед, протыкая своими пиками своих врагов, рубя в капусту карабелами.
— На гусар! Вперед! — посылал Хованский свой предпоследний конный резерв из тяжелой боярской конницы. Те несмело пошли вперед, но своей массой остановили продвижение гусар. Вновь закипела ожесточеннейшая рубка, и как бы храбро не бились конные литвины, как бы не рубили врага направо и налево, вновь их стали теснить. Здесь же рубился и Кмитич. Свой пистолет он уже разрядил в голову московитского всадника. Второй пистолет все еще торчал круглым наболдашником рукояти из седельной кабуры.