— Пороха на три-четыре выстрела хватит, — также говорили и пушкари.
«Дело дрянь!» — думал Кмитич. Похоже, драться приходилось голыми руками да саблями…
— Ничего, — подбадривал приунывших жмайтов Кмитич, — у настоящего солдата все отлично, пока в руках есть хотя бы сабля! Верно, хлопцы?
Мушкетеры смотрели угрюмо, но кивали, мол, верно.
В эти же минуты сотники, как и сам Яков Черкасский говорили Хованскому:
— Господин княже Иван Андреевич! Литва в роще засеку рубит, обороняться хотят. Значит, в атаку на нас не пойдут. Может, укроемся в Витебске? Гусары, вон, почти все поуходили! Иных поубивало. Нет у нас кавалерии, считай!
Но московский князь, словно вышедший из могилы упырь, уже чуял в воздухе запах молодой крови, жаждал напиться ею, горел нетерпением броситься в атаку немедля.
— Нет, мне нужна голова Кмитича! — отвечал он. — Готовьте атаку. Сотня гусар пойдет. Этого хватит. Пехота пойдет. Ее у нас много. Выбьем, погоним. Мои они сейчас! Я над Кмитичем властен!
Несмотря на потери, Хованский вновь поверил в успех. «Раз они сами на нас не нападают, прячутся за деревьями, значит, боятся», — думал московский князь.
Положение между двумя кровными врагами сложилось уникальное: московиты не решались атаковать, ибо их гусары сократились с двух тысяч до полуторасотни; ну, а Кмитич не мог более обороняться. Впрочем, наскрести пороха на пару десятков солдат для одного-двух выстрелов удалось, собрав зарядицы у убитых и пленных врагов…
Только ленивый не обсуждал отставку Яна Казимира и кандидатуру нового короля Речи Посполитой. Но вот что удивляло князя Богуслава Радзивилла: на Биржах, Дубинках, в Слуцке и Копыле кандидатура Яна Собесского совершенно никак и никем не вспоминалась и мелькала едва ли. О ней говорили лишь те, кому заплатил, либо с кем договорился сам Слуцкий князь либо его кузен Михал. На первое место среди претендентов на престол выходил… сам Богуслав. Ему конкуренцию составлял лишь ничем не знаменитый галицкий князь Михал Вишневецкий. Популярность Любомирского также росла, но на этого пана в Польше все больше смотрели как на знамя борьбы с опостылевшим Яном Казимиром (а скорее, с его женой), но не как на будущего короля.
Вроде странно: война шла к победе Речи Посполитой, но Яна Казимира никто: ни шляхтич, ни каменщик, ни пахарь — не мог назвать королем-победителем. Особенно слово «победа» как-то не получалось произнести у литвинских шляхтичей, в основном из-за катастрофических разрушений и потерь литвинского Княжества. Да и поляки полагали, что именно из-за глупых претензий Яна Казимира на шведский престол началась война с Карлом Густавом, из-за плохой политики на Руси — с Хмельницким, из-за недальновидности на востоке — с Московией. Поговаривали, что грядет война и с Турцией, с которой вроде как начали договариваться казаки против Польши. И вот тут-то даже иные враги Богуслава признавали, что этот литвин отличается крепким боевым духом, пластичным умом. Он никогда не был, в отличие от Яна Казимира, подкаблучником и уж куда как лучше справился бы с ролью короля.