— Сюда все не вместились, я приказал остальным вилланам собираться у южного эскарпа. Ma foi! Там их тысячи четыре, не меньше!
…Из почти сотни тысяч, что пришли сюда по зову capitano Хмельницкого. Но все равно…
— Браво!
Пикардиец удовлетворенно огладил бородку.
— Vieux diable! Мне бы неделю, и я сделал бы их людьми! Однако же, дорогой де Гуаира, наш попик категорически отказался последовать за мной!
— Какого черта! — возмутился я. — Из-за его ослиного упрямства…
— Раненые, мой друг! Он не может их оставить. Черт, дьявол, Лютер, Кальвин! Как я мог забыть? Вывезли не всех, вчера вечером еще оставалось не меньше двух сотен только тяжелых!
Неужели фельдмаршал-лейтенант даже раненых бросит?
— Ноши! — гаркнул я. — Надо срочно достать ноши! Или сделать — из чего угодно!
Кажется, я перенапряг голос. Шевалье испуганно моргнул.
— Да-да, конечно, в таборе есть полотно, можно связать вместе пики… Я еще не успел рассказать о синьоре де ла Риверо. Наш грамотей тоже не желает…
Я лишь махнул рукой. Не желает? Так пусть катится к своему Лютеру!
* * *
Первый акт продолжался — неторопливо, нарочито скучно. Так и должно быть в мистерии. Зрителям надо привыкнуть, освоиться, окунуться в атмосферу надвигающейся беды. И когда им начнет казаться, что самое страшное так и не случится…
Крик — долгий, отчаянный — разорвал привычный монотонный шум. Крик, тишина, неуверенное молчание.
— Предали! Зрада! Предали!
Тишина раскололась, разлетелась звонким жутким эхом:
— Предали! Ушли! Бегите, братцы! Бегите!!! И начался акт второй.
* * *
— Шевалье! На вал, быстро!
Бледные лица часовых. Мушкеты дергаются в руках.
— Пан пулковник! Пан пулковник!..
Дю Бартас зарычал — и парни умолкли. Табор! Что в таборе?
В таборе — белым-бело.
Я даже не подозревал, что здесь столько народу. Огромная толпа в знакомых белых рубахах появилась словно из-под земли, набилась в узкие проходы между шатрами, затопила холм, где золотом горели высокие кресты.
— Измена! Ушли! Все ушли! На гати! На гати!
Людское море замерло на миг — и тут же волны ударили во все стороны. Ближайший шатер дрогнул, начал заваливаться набок.
— На гать! Утекай, братцы!
Кто-то упал, исчез под обутыми в лапти и постолы ногами. Кого-то отбросило в сторону, к подножию вала. Где-то вдалеке человеческим голосом закричала обезумевшая лошадь. А море плескалось, выходило из берегов, орало тысячеголосым хором:
— Утекай! У-те-кай!
Я заметил, как дернулась в крестном знамении рука дю Бартаса. Нечасто увидишь, но сейчас — самое время.
— Шевалье! Передайте своим, чтобы не двигались с места!