Я оглянулся. Вот сейчас в толпе мелькнет знакомая черная накидка…
— Если ты поп — сотвори чудо. Сделай так, чтобы мы встретились! Мы… Ты и я… Это неправильно, чтобы так — навсегда! Неправильно!..
— Киев. Август и сентябрь. Я буду там…
Сегодня — пятое августа. Но чудес не бывает. Особняк Дзаконне, мертвое тело на окровавленном покрывале. Лица не узнать, но я хорошо запомнил ее руки. Очень хорошо…
…И до конца дней мне не понять, КТО заглянул ко мне в гости тем вечером, чтобы подарить проклятую гитару. Тогда я почти поверил ее голосу.
Почти…
А может, Обществу служат не только живые? Может, братья уже побывали в Промежуточном Мире, в обители ангелов, где нет ни прошлого, ни будущего, ни жизни, ни смерти?
А все-таки жаль, что мне не увидеть Коломбину! Я бы даже не стал расспрашивать о подарке, о том, знала ли она…
Я — не судья.
Я — подсудимый.
— Пану немцу не понравилось? Пан немец совсем не смеялся!
Я очнулся. Худая девчушка в ярком платье держала передо мной большую шляпу, полную медяков.
— Понравилось…
Тяжелая монета глухо ударилась о медь.
— Пан немец! Пан немец! — донеслось сзади. — Пан немец ошибся, пан немец кинул дукат!.. Я улыбнулся.
* * *
Софийские врата были открыты. Двое литовцев, сняв шлемы, крестились на сияющую золотом икону. В самом же храме оказалось неожиданно пусто и темно. Лики святых смотрели хмуро, погас блеск алтаря.
Служба еще не начиналась, но возле бокового входа я заметил невысокого старика в темной ризе.
— Простите… Вы… Вы священник? Внимательный взгляд из-под седых бровей.
— Что вы хотите, сын мой?
— Отче, — заспешил я, — мне надо заказать панихиду. Если можно, вечное поминание. За упокой души иерея Азиния, воина Августина и раба Божьего Гарсиласио.
Он вновь кивнул, подумал.
— Они католики?
— Католики, отче.
В Лавре мне отказали. Суровые старцы не желали молиться за души нечестивцев-латинов. Но в Киеве не осталось ни одного костела, ни одного ксендза.
Кроме меня, конечно…
— Вам ведомо, сын мой, что молитва за инославных… Наши глаза встретились, и он замолчал.
— Хорошо. Напишите их имена… Перо цеплялось за шершавую бумагу, буквы никак не желали становиться в ряд.
— Я тоже католик, отче. Я… Я могу тут помолиться? Здесь молились мои предки.
— Можете, сын мой.
Я прошел ближе к алтарю, поднял голову — и вздрогнул. Огромные черные глаза заглянули прямо в душу.
Оранта — Божья Матерь Киевская.
Нерушимая Стена.
Древняя мозаика на сером камне. Рука, благословляющая землю. И пока стоит Нерушимая Стена, быть Руси.
Быть…
Я опустился на колени, я посмотрел Ей прямо в глаза…
…И Milagrossa Virgen Avil протянула мне руку.