Билеты на вечерний спектакль не продавались, это был закрытый прогон для прессы и на него рассылали приглашения. Поэтому в холле, фае, и буфетах можно было встретить массу известных лиц. Мюллеру приходилось без конца раскланиваться. Вокруг профессора моментально собирался кружок любопытных. Балетоманы и журналисты пытались узнать заранее, что он думает о постановке. Профессор шутил и отнекивался. В половине седьмого Мюллера проводили к его ложе. Администратор впустил профессора и прикрыл за ним дверь Обычно Фридрих Эдуардович смотрел представление в одиночестве. Постановщики знали, что знаменитый критик должен иметь возможность сосредоточиться. Ведь в театре Мюллер работал. Но сегодня было не так. В его ложе уже сидела какая-то красотка в великолепном вечернем платье и в театральный бинокль разглядывала публику в партере.
– Простите, мадам, вы случайно не ошиблись местом? – Не очень любезным тоном поинтересовался старик. Красотка оглянулась, и профессор окаменел. На него смотрели бархатные синие глаза девушки с фотографии:
– Простите, я сейчас уйду. Я думала это сделать раньше, но не успела. Мне очень хотелось посмотреть на сцену с того места, с которого станет смотреть балет профессор Мюллер.
– Вы Нора? – Тихо спросил Фридрих Эдуардович. Красавица поднялась и попыталась выйти, но Мюллер загородил проход:
– Я вам очень благодарен за розы. Они мне доставили огромное удовольствие. Сделайте одолжение, останьтесь со мной на спектакль в этой ложе.
– Спасибо Фридрих Эдуардович. Я об этом не могла и мечтать. – Виновато улыбнулась Нора и поправила прическу обнаженной рукой.
– Какой у вас великолепный браслет! Не позволите его рассмотреть? – Восхитился Мюллер, заметив золотую змейку на запястье девушки. Нора легко сняла свой браслет и протянула профессору.
– Франция. Расцвет Империи. Поздравляю, настоящее произведение искусства. Да и глазки изумрудики из шахт колониального Конго. Откуда у вас эта очаровательная вещица? Да что же мы стоим?! Присаживайтесь ради бога. – Затараторил профессор, смущенный собственной неловкостью Нора уселась в кресло, Мюллер остался стоять.
– А вы, Фридрих Эдуардович? – Тихо спросила она.
– С удовольствием, если позволите.
– Так это же ваша ложа. – И Нора ели заметно улыбнулась. Мюллер, наконец, сообразил вернуть браслет:
– Не люблю расставаться с красивыми вещами. – С трудом нашелся старик.
– Хотите я вам его отдам. Подарить не могу. Это подарок погибшего мужа, а дать так, вроде на время, пожалуйста. – Предложила она.
– Помилуйте, я же не дама. Что же мне с ним делать. – На полном серьезе изумился он. Люстры Большого стали медленно затухать. Заиграл оркестр и Фридрих Эдуардович постарался настроить себя на работу. Но ему было очень трудно отвести взгляд от шейки Норы. Мюллер чувствовал запах удивительных терпких духов. Это были очень дорогие французские духи. Старик имел удивительную память на ароматы. Этот аромат поразил его в казино Ниццы, куда друзья на десять минут привели профессора для экскурсии. Так пахло от шикарной старухи в белом парике. Мюллер тогда подумал, что видит идеальную Пиковую даму. В России этих духов он не встречал. Балет начался, но сосредоточиться профессор не мог. Профиль Норы сильно отвлекал Хотя опытный глаз и ухо критика автоматом фиксировали все, что происходило по ходу спектакля. Ему не очень нравилась постановка. Вообще, ему все не очень нравилось в этом театре после ухода Григоровича. Мюллер почитал того за гения, и понимал, что таких вершин, как при великом балетмейстере, он больше не дождется. Но рецензию писать предстояло, и профессор старался вникнуть в действо на сцене.