А здесь Арташесу Арамовичу предлагали блюдо, приготовленное бесстрастным техническим глазом объектива без участия мозга человека. Профессор пытался разглядеть лицо одного пассажира, но в этот момент ему казалось, что именно Кох прошел через зал, повернувшись к объективу спиной. Затем он понимал, что ошибся, но уже пропустил с десяток мужчин и женщин, промелькнувших в толпе:
– Нельзя ли помедленнее? – Взмолился армянин, когда первая кассета закончилась.
– Можно, но два часа просмотра плюс. – Голос Кирилла не выразил никаких эмоций.
– Давайте прокрутим вторую пленку. – Предложил Маслов: – Если не заметите вашего знакомого, повторим обе.
Теровосян согласился. Зная, что есть возможность повтора, он уже волновался меньше. Через пять минут просмотра второй кассеты он увидел Коха и, вскочив с кресла, закричал:
– Вот он!!! Смотрите! Стоит посередине зала. Это он! Я вам точно говорю!
* * *
6 Ноября 2004 года
– Ноги вытирайте. Я полы помыла. Натопчите мне тут. – Домработница генерала Грыжина, Варя, целый день хлопотала на кухне, готовя стол для предстоящего праздника. К вечеру она уже отдала все силы и весь темперамент кулинарству и, когда появился Грыжин с Петром, на ласковый прием хозяина и его друга женщину уже не хватило.
– Ты, Варька, не ворчи, а собери нам в кабинете поужинать. Много не надо, а холодца своего и винегретика принеси.
– Праздник завтра, не рано ли начинаете?
– Не ворчи, старая. Нам поговорить надо, а ужинают и по будням. – Ответил Грыжин, выдавая Петру домашние тапочки.
– Тебя, Ваня, жена на даче ждет. И мне, все что наготовила, отвезти надо. Машина где? – Продолжала наступать домработница.
– Я теперь пенсионер. Персонального авто, сама знаешь, нету. Проси Петра.
– Я твоему Петру не начальник. Сам проси. – Ответила Варя и, поджав губы, отбыла на кухню.
– Кстати, Петро, брал бы Надюху с ребятами, и махнули бы ко мне. Все равно завтра у всех пьянка. В городе делать нечего. А заодно и Варины заготовки прихватишь.
Мужчины уединились в кабинете. Генерал открыл книжный шкаф, пошуровал за подписными томиками, извлек бутылку любимого коньяка и две серебряные стопочки.
– Я совсем и забыл, что завтра праздник. Теперь вроде его отмечать не принято. – Усмехнулся Петр.
– Принято, только обозвали наш революционный праздник «днем примирения». Совсем отменить боятся. Вот подохнем мы, те, кто день Великой Октябрьской революции чтил главным праздником года, и отменят… – Грыжин разлил коньяк и поднял стопку:
– По первой, не закусывая.
– Мне же еще домой ехать… – Вздохнул Ерожин, но чокнулся с генералом и медленно влил в себя янтарную обжигающую жидкость.