Огнищанин не солгал. Кунигунда и Ростислав действительно пребывали на ложе, когда пред ними предстал разгневанный Всеволод Ярославич.
Великий князь разразился длинной тирадой по поводу женской развращённости и сыновней непочтительности. Однако гневный тон вдруг перешёл в нечленораздельный хрип, после чего к ужасу застигнутых врасплох любовников и слуг Всеволод Ярославич страшно побледнел и без чувств рухнул на мозаичный пол.
Прибежавшие лекари кое-как привели великого князя в чувство. Однако разговаривать он не мог: отнялся язык.
Киевская знать была в смятении. Все решили, что Всеволод Ярославич долго не протянет. Среди бояр и купцов образовались две группы: одна выступала за то, чтобы киевский стол достался Владимиру Всеволодовичу; другая ратовала за то, чтобы великим князем стал Святополк Изяславич. В Новгород и Смоленск были отправлены гонцы.
Вскоре Святополк и Владимир прибыли в Киев, причём оба с дружиной.
На двадцатый день после злосчастного обморока ко Всеволоду Ярославичу вернулась речь. Первой фразой, произнесённой им после долгого безмолвия, был вопрос: «Где Кунигунда?»
Слуги привели Кунигунду к постели больного. Вид Всеволода Ярославича с глубоко запавшими глазами и обострившимися скулами вызвал слезы у девушки. Она, стоя на коленях, принялась просить прощения у великого князя. В знак примирения Всеволод Ярославич протянул Кунигунде слабую руку.
Впоследствии лекари говорили втихомолку, что одно присутствие немки в опочивальне действует на больного лучше всяких лекарств. Самый опытный из лекарей заметил, что другого такого обморока Всеволод Ярославич не переживёт.
Видя, что великий князь пошёл на поправку, Святополк Изяславич уехал обратно в Новгород. Владимир задержался, дабы подождать полного выздоровления отца. Прежде всего Владимир спровадил в Переяславль своего сводного брата Ростислава, строго-настрого запретив ему показываться в Киеве.
Княгиня Анна, мать Ростислава, с самого начала не приветствовала сближение сына с дочерью графини Розамунды. Анна обещала Владимиру извещать его обо всех намерениях строптивого Ростислава, которому даже смерть отца казалась благом: ему удалось бы быть с Кунигундой.
Однако Владимира больше беспокоил не Ростислав, а Ростиславичи и поляки, которые вовсю бряцали оружием. Лишь надвигающаяся зима удержала их от очередного вторжения на Волынь.