Я присел на скамейку и внимательно следил за ее движениями. Мне не надо было притворяться, что я хоть что-то понимаю в происходящем: я ни в зуб ногой не знал химию, как, впрочем, и ряд других ей подобных предметов. Я лишь молча наблюдал за движущейся, бурлящей и изменяющей цвет жидкостью. После всех преобразований мутная суспензия превращалась в ту самую прозрачную жидкость, которую Вероника показывала мне в Москве.
— Выглядит замечательно, но производство, по-моему, несколько сложнее, чем то, о чем вы говорили.
Вероника последовательно останавливала устройство и выключала горелки.
— Это легко для промышленного производства, но папин инсулин можно вырабатывать и на маленьком предприятии, даже сельская аптека могла бы делать его в своей подсобке.
— Но даже самые маленькие предприятия стоят уйму денег. Ваш отец хочет, чтобы комиссия по здравоохранению взяла расходы на себя, или он достаточно богат, чтобы финансировать строительство завода?
— Нет, мы не настолько богаты. Но если бы правительство выразило заинтересованность и предоставило нам кредит, привлечь частный капитал не составило бы труда. От инвесторов не было бы отбоя. — Вероника устало улыбнулась. — Как жаль, что я вас так поздно встретила! Вы смогли бы приобрести акции на общих основаниях с учредителями и сделать целое состояние.
— О, я очень хорошо представляю себя на собрании правления!
И вновь мы посмотрели друг на друга. В ее глазах появился страх, а у меня пропало желание смеяться.
— Что же случилось? — спросила Вероника.
Я поднялся и затоптал окурок.
— Вернемся в дом, — резко бросил я.
Мы вышли, погасив свет и закрыв за собой дверь. Пока мы проходили под аркой из сплетавшихся крон деревьев, Вероника взяла меня под руку, а я мягко поддерживал ее. Мозг мой продолжал напряженно работать.
— Вы заперли дверь, когда уходили из дома? — спросил я.
— У меня нет ключа.
— Как же вы тогда смогли войти в дом?
— Я просто вошла. Дверь не была заперта.
— Она всегда открыта?
— Почти. Папа не любит возиться с ключами. Он постоянно их теряет. Да и от кого нам запираться? В доме нет ничего ценного для воров, да и кому здесь ходить в поисках наживы?
— Вы рассказывали, что в лаборатории происходили разные неприятные происшествия.
— Да, на самом деле. Но в здании лаборатории так много окон, что туда нетрудно залезть.
— Значит, кто угодно мог бы войти в дом к вашему отцу?
— Да.
Сказать было больше нечего. Мы вернулись в дом, вошли в уютную гостиную, где в пепельнице лежала холодная трубка, и стали ждать. Я наигрывал на фортепиано и тихонько напевал популярные песенки. Вероника пересаживалась с места на место и молча слушала. За все это время мне в голову не пришло ни одной здравой мысли относительно того, что же делать дальше. По крайней мере, в данный момент.