– Подобраться, мисхазеры! – шепотом рявкнул Тетмиорх, не сводя глаз с узкого, как труба, пространства между производственными корпусами.
Языки тяжелого серого тумана вытекали из закоулков и подворотен, смешиваясь с клубами смрадного напалмового дыма. Приближавшаяся фигура то целиком пропадала из виду, словно призрак, то возникала вновь. Двигалась неспешно, почти плыла… тонкая, неясная, подуй – и рассеется…
– Это что, ребенок? – нахмурился Тетмиорх.
В иных условиях эта фраза сошла бы за шутку. Но сейчас никто не откликнулся смешками и шуточками. Только нежданные ледяные мурашки вдруг чесанули по загривку.
Зато отозвался рядовой первого класса Рахихх, снайпер, занимавший позицию на крыше двухэтажного блока в конце квартала. Голос его был едва различим из-за помех.
– Янрирр, это женщина… женщина-оборотень… вас предупреждали… не подпускать, не приближаться…
– Женщина-оборотень! – хмыкнул т’шегр, вовсю хорохорясь. – Эй, парни, кто-нибудь прихватил парочку обойм с заговоренными пулями и какую-нибудь бабушкину хрень, которая ими стреляет?
И снова молчание в ответ.
– Держу на прицеле… – как с того света, послышалось в коммуникаторах. – Могу работать…
– Отставить, рядовой, – лязгнул Тетмиорх. – Мы хоманнары, а это всего лишь женщина! Тебе доводилось убивать безоружных женщин?
Стоявший неподалеку боец, деликатно кашлянув, заметил:
– Нам всем доводилось.
– Но мы не станем делать это сейчас, – огрызнулся Тетмиорх, – когда все закончилось, а эта девка всего лишь хочет сдаться!
Ему пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы покинуть строй и совершить несколько шагов навстречу. Женщина стояла перед ним так близко, что он мог различить морщинки в уголках ее прикрытых глаз. Оборотень… придумают тоже… Не было в ней ничего потустороннего. Обычное лицо… ну да, нарисованное кистью другого творца, возможно – с большей любовью и тщанием, чем у эхайнских женщин. И одета простовато, по-походному. Оборотень… в кого она собралась перекидываться? В демона шерстистого и мерзкого, в дракона чешуйчатого? Стоит себе, сутулясь, вперясь в грунт перед собой, как провинившийся подросток, молчит, и потому выглядит слишком беззащитной, чтобы являть собой хоть какую-то угрозу, о которой действительно предупреждали в ходе непродолжительного инструктажа перед заданием. Ну, там много о чем предупреждали насчет светляков… и ведь что отвратительно: все оправдалось, все до последнего словечка.
Не оттого ли на душе та же ползучая серость и муть, что и вокруг, а шершавая печаль-тоска подобралась к самому сердцу?