Он подтянул разрядник к себе, подобрал ноги и сел. Нужно было встать. Как-то заставить себя протащиться паршивую пару сотен метров по враждебному, совершенно открытому и потому невыразимо опасному пространству.
Между прочим, насквозь простреливаемому.
Где-то должен быть снайпер. Без снайпера не положено. Дети Печали не могут быть настолько идиотами, чтобы не позаботиться о снайперском прикрытии.
Кырханга уберут на полпути, а то и раньше. Быть может, и Дези уже лежит посреди улицы, уткнувшись лицом в грязь и раскинув руки. Ее могли убрать только выстрелом в затылок. Если бы снайпер увидел в прицел ее глаза, он не смог бы работать. Неизвестно, какой нужно быть заскорузлой сволочью, чтобы выстрелить в эти глаза.
Ни к чему об этом думать.
Встать и идти. Что она там говорила… остановить ее и забрать отсюда. Где там эти чепуховинки… неужели потерял? Хвала небесам, нет. Обе на месте, в кармане, а для верности зажаты в кулаке. В другом кулаке – ствол разрядника. На хрен его… только мешает.
Он стоял, а спустя короткое время как-то без перехода обнаружилось, что уже передвигал ногами, как ходулями. Забывая, что колени при ходьбе обычно гнутся. Забывая, кто он такой, как здесь оказался и за каким бесом шарашится по вражеской территории. Через раз забывая дышать. Но скоро и весьма кстати вспоминая.
Двести тридцать три шершавых ухоноса. Четыреста тридцать три чешуйчатых гребненосца. Пятьсот тридцать три… дьявол, это не простое число.
Это плохо. Силам мироздания такая оплошность придется не по вкусу. На их поддержку рассчитывать не стоит.
Зрение играло с ним в невеселые игры. То включалось, то выключалось. К тому же, все виделось в черном и белом цветах. Если быть точным – в черном и нескольких оттенках серого. Неряшливая гравюра обкурившегося дилетанта, у которого закончились краски.
Ничего не хотелось. Решительно ничего. Ни жить, ни умирать. Ни уж тем более совершать какие-либо активные действия. Жизненная энергия уходила из него, как вода из треснувшей клепсидры. И нечем было заполнить образовавшуюся пустоту.
Хватит переставлять ходули. Лечь и закрыть глаза. Все едино ни черта толком не видать.
Долг… Честь… Стертые иероглифы, лишенные смысла. А когда-то смысл в них был… хотя тоже, стоит признать, сомнительный.
Есть ли какой-нибудь способ избавиться от этого всю душу выматывающего гула в ушах? Кроме, разумеется, выстрела в висок…
Вот пришел колючий еж… говорит: «Чего ревешь?»
Пятьсот двадцать три колючих ежа. Вот теперь все как полагается.
Знать бы, как, к примеру, выглядит этот хренов еж.