В глазах все плыло, двоилось. Он старательно проморгался, но лучше не стало. Голова ныла в висках и слегка кружилась, сознание словно бы подернулось пыльной паутиной. А под самым сердцем понемногу накалялся гвоздь – десятидюймовый, четырехгранный, из тех, что называют «костылями». Ничего хорошего ждать от него не приходилось.
– Можете опустить оружие, – сказал капитан Ктелларн. – Я не собираюсь ничего предпринимать, пока не завершится этот нелепый вояж.
– Вы же знаете, я вам не верю, – ответил де Врисс, стараясь сообщить своему голосу подобающую уверенность.
– И напрасно. Хотите партию в шахматы?
– Я неважный игрок.
– Это заметно. Вы внезапно обнаружили наклонности к простым решениям. Для людей это необычно. Ну что ж… Тогда просто посидим и помолчим, каждый о своем. У вас это называется – медитировать.
– А у вас?
– Очень по-разному. Специального термина не существует. Дело в том, что мы, эхайны, занимаемся медитацией каждую свободную минуту. Это помогает нам сохранять хотя бы какую-то душевную гармонию и уравновесить безумие внутренних демонов смыслами внешнего мира и благоволением Стихий.
– Звучит расплывчато.
– Я не лучший специалист по человеческой фразеологии. Хотя в сравнении с доктором Сатнунком наверняка выгляжу Цицероном. «Если хотим пользоваться миром, приходится сражаться». Или вот еще: «Человек – твой злейший враг». Что Цицерон имел в виду этими словами? Может быть, он был эхайн?
– Вы можете помолчать? – осведомился де Врисс, не имея сил разомкнуть зубы.
«Если я и впрямь хочу покончить со всеми долгами, то сейчас самое время стрелять. Прямо в его наглую ухмыляющуюся эхайнскую рожу. Воображаю, как удивится этот долбаный Цицерон… Я должен уложить его. Хотя бы затем, чтобы они знали… И если я этого не сделаю, все окажется впустую…»
Гвоздь под сердцем обратился в раскаленный визжащий бурав. Вращаясь, он наматывал на себя все, во что вонзался: сердце, внутренности, душу… Де Врисс стиснул рукоять скерна, приводя в действие системы генерации импульса – оружие дрогнуло, зашипело, как растревоженная змея… «Молитесь за меня все, кто умеет, я отправляю свою бессмертную душу прямиком в ад…» Плоская, размытая фигура по ту сторону прицельной линии бесшумно завалилась на бок… словно в тире… Он разжал пальцы, выпуская скерн, вдруг ставший безумно тяжелым, как все грехи мира…
И стремительно погрузился в топкую пустоту, где боль наконец-то оставила его.