Потом оказалось, что мистеру Винтерскоу про Молчуна и связку что-то говорил Иоаким или Фредерик.
К ним мы не пошли — от них можно было и не вернуться. Нас однажды салатом накормили…
Мы просто повесили связку подле нашего объявления в Коммюнхусе, и она там висела…
Месяц, другой, третий…
Никто ее так и не забрал; рядом появлялись другие объявления, исчезали, а наше висело, и рядом связка; и чем дольше она там оставалась, тем загадочней становилось для меня ее появление у нас на веранде…
Я ходил, топил печь в Коммюнхусе и каждый раз, проходя мимо доски объявлений, бросал взгляд на ключи, нервничал, наливался раздражением, словно ключи издевались надо мной…
Однажды не выдержал, подбросил угля, зло щелкнул задвижкой… взял связку, хлопнул дверью…
Поляна перед Коммюнхусом была пуста. Никого не было видно. Но почему-то чувствовалось чье-то присутствие; казалось, что кто-то за мной наблюдал.
В этом взвинченном состоянии, будто совершал я невесть какое преступление, пересек я деревушку, никого не встретив, и с облегчением углубился в лес.
Шел долго, пока не дошел до холма. Встал там, возле старого пня, утыканного гильзами самокруток, глядя вниз на кучу сваленных камней, на елочки, которые квело покачивали ветвями, на поваленные ураганом деревья, на трактором оставленные рытвины, на охапки спиленных стволов и ветвей…
Швырнул изо всех сил ключи в направлении оврага. Тихо звякнув и загадочно сверкнув напоследок, они исчезли.
Некоторое время все молчало. Вдали зажигались и гасли красные огни на башнях радиостанции. Лопасти из белесой мглы выступавших ветряков едва заметно вращались. Ветерок подметал лужайку, схваченную морозцем. Иней поблескивал на солнце. Мои глаза были опечалены закатом. Зима улыбалась улыбкой умирающего. В сознании проплыла строка из стихотворения Эзры Паунда и безропотно развеялась, как и этот анемичный день. Солнечный свет, казалось, шептал: я сделал все, что мог… я отдал всего себя без остатка…
Печаль переполнила меня.
Несмотря на то, что я выкинул связку проклятых ключей, легче мне не стало. Наоборот — что-то настойчиво зудело, что-то шептало: напрасно, всё было напрасно…
Тщетны были мои усилия найти того, кто оставил связку ключей на пороге; напрасно пытался я замуроваться в этой коммуне; напрасно пытался завалить словами входы в замок, запутаться в строках-коридорах, забиться в бойлерной с металлической метафорой на губах…
Ничто не могло затянуть скобы этого сквозистого мирка: он был слишком неправдоподобен!
Негромко, но очень протяжно вскрикнула какая-то птица, зашелестели крылья, посыпались сухие, морозцем скованные листья.