До той минуты стоявший остолбенело, Тенгиз вдруг зашатался, Валико поддержал его, чтобы он не упал, но тот и не думал падать, а выхватил свой «спешиэл» и разрядил всю обойму в экран телевизора. От того только хлынуло пламя да брызнули осколки стекла. Редкие посетители кафе попадали на пол. Затем он, пошатываясь, вышел из кафе, приговаривая:
— Ах ты подлая сука! Ну, я тебя найду…
Валико поймал молодого человека уже на шоссе, когда он выходил на встречу стремительно несущимся автомобилям, повернул к «самураю». Там их догнала Люда и сунула Тенгизу записку, несколько раз повторила: «Ты позвони, слышишь? Только обязательно позвони!»
Выруливая на дорогу, Валико в зеркальце заднего вида подсмотрел, как она метрах в сорока от них подходит к краю шоссе и небрежно слегка отводит в сторону от тела вытянутую руку. Там оттопырены буквально два пальца, со стороны и не скажешь, что она «голосует». Отчего-то это не очень понравилось Валико. Может, жест этот показался ему слишком уж профессиональным. Не таким ли жестом тормозят машины клиентов московские проститутки на «уголке» у «Метрополя»?
14 марта. Москва. Спорткомплекс «Зарядье». 9:20
Слегка пробежавшись по утру по территории теннисного корта и там же приняв душ и переодевшись, Егор Абрамыч отказался от партии в теннис и, погрузив свое большое и грузное тело в лимузин, велел ехать в мэрию. Ни в церковь, ни на кладбище провожать своего старого друга он ехать не собирался, слава Богу, город и так потратился на этих похороны и в финансовом и в моральном отношении более чем достаточно. Без малого тридцать лет прошло с тех далеких деньков, когда он, московский студентик оказался в одной камере с двумя кавказскими уголовниками. Папаша тогда вытащил его, но науки хватило на всю оставшуюся жизнь.
— Это ж ведь не твой мир, Жоржик! — ласково убеждал он сына. — Ну, разве ты — русский, чтобы сидеть на параше и хлебать баланду? И что в ней хорошего, не понимаю. Ну, разумеется, среди нашего народа тоже всегда были подвижники, фанатики, коммунисты, но тюрьма для них не была любимым видом спорта, а скорее необходимым периодом отдыха и раздумий средь бурной повседневной жизни.
— Но папа, поверь, я тоже вовсе не стремился в тюрьму, — со смешком отвечал Егорушка.
— Нет, ты стремился туда, и ты-таки туда попал. Зачем тебе надо было светиться по всему институту с этими проклятыми сигаретами и жувачкой? Ты что — офэня? Я так понимаю, что ты молодой парень, тебе нужны деньги на карман, чтобы сводить в кино этих своих жутких деревенских девиц, но ты же ведь еще и играешь в карты с шулерами. Так научись делать фокусы, выработай ловкость рук, засунь пять тузов в рукав, потом садись и играй, но только не забудь, что после выигрыша ты окажешься у них на пэре! А пойдешь с ними воровать, так они же потом тебя и сдадут. А сказать тебе почему? Да потому что ты всегда будешь чужим в их мире — раз, среди их нации — два. Да посмотри на себя, ты ведь не создан для того, чтобы быть уголовником. Евреи вообще не уголовники по натуре.