Началось отпевание. Печально было то, что не приехал католикос-патриарх, но пришел худенький грузинский попик из церковушки что возле их постпредства, и они с митрополитом (патриарх тоже сказался больным) весьма дружно отслужили панихиду. Хотя всем было известно, что покойник при жизни своей бурной ни в сон ни в чох не веровал, если и бывал в церквах, то лишь чтобы покрасоваться перед телекамерами возле патриарха, который при слухе о том, что Вано готов подарить матери-церкви еще одного упитанного златого тельца живо прощался со всеми своими болезнями и бежал его благословлять.
Впрочем, с Богом у Вано были взаимоотношения примерно такие же, как с начальником городской милиции — почтительно-предупредительные. Желая подстраховаться на случай того, что «там все же что-то есть» Вано не снимал золотого массивного креста, висевшего на цепи старинной работы, увешал всю свою резиденцию иконами, даже в сауне, хотя упорно путал какой же рукой надо креститься, поскольку правой привык держать либо рюмку, либо свечку.
В этом отношении Моисей Фраэрман был гораздо более последовательным. Как только еврейства перестали стесняться, он тут же начал ходить в синагогу и даже выучил несколько слов на иврите, организовал конгресс еврейской культуры и был инициатором грандиозного проекта постройки Храма всех народов. В этом величественном проекте стоимостью в пять миллиардов долларов должно было быть пять приделов, каждый из которых должен был быть изукрашен в соответствии с требованиями каждой из великих мировых религий, и в каждом из приделов в дни великих празднеств должны были одновременно служить свои службы раввин, кюре, мулла, поп и лама… Не проект, а сказка! Уже и архитектурное решение было готово, и придворный скульптор мэрии великий Самвел Ассатиани сотворил грандиозный макет бронзовой скульптуры Творца, и деньги на нулевой цикл были спущены из бюджета, и «Манхэттен-Бэнк» готовил ссуду под залог Красной площади. И Егорушка Дубовицкий уже мысленно клал себе в карман свой перспективный миллиард, на который хотел купить себе остров в Эгейском море. И тут заупрямились попы! Они, видишь ли, посчитали для себя неуместным одновременно служить службы своим богам, который на самом-то деле по большому счету един. Поистине, почем опиум для народа?
В полдень гроб погрузили на катафалк и процессия направилась на кладбище. Похороны Вано Марагулия вылились в пышное празднество, одно из самых заметных в истории города.
Венки из живых цветов несли по центру города на протяжении двух километров. Потом их перегрузили и доставили на кладбище на одиннадцати похоронных фургонах. Лимузины и «Икарусы», везшие участников похорон, растянулись на добрый десяток городских кварталов. Со всех краев понаехали «законники» и «авторитеты», своих делегатов прислали екатеринбургцы, тамбовцы, питерцы; солнцевские выставили делегатов аж от тринадцати бригад. На кладбище, расположенном в центре города, где хоронили героев страны, маршалов и писателей (где в глубине души надеялся быть похороненным и сам Мося), стояло плотное кольцо оцепления, конная милиция и патрули, было море венков и цветов, казалось вся белокаменная собралась для того, чтобы проводить одного из самых непутевых своих сыновей. Тут были венки от Думы, мэрии, было множество артистов, писателей, политиков, государственных деятелей.