«Практически СВ», – думаю я и тут же слышу голос конвойного: «Вещи к досмотру!»
Опять шмон. Наш поезд от Коврова до Владимира идет около часа, в течение которого и длится обыск. Конвойный не успевает до конца просмотреть мой багаж – поезд прибывает к месту назначения. Железнодорожный вокзал Владимира приветствует нас шумом пригородных электричек и проходящих поездов. Я с наслаждением вдыхаю запах вокзала, поездов дальнего следования, с которыми у меня связаны приятные детские воспоминания. На пустынной платформе нас уже ожидает привычный автозак и неприветливый конвой. Остервенелый лай срывающихся с цепи собак и охранники с автоматами в руках возвращают меня в реальность – это не загородная поездка на каникулы…
Видавший виды автозак, со скрипом переваливаясь, ползет по неведомой мне дороге, делая многочисленные остановки на светофорах. Первая большая остановка – больничка, Моторное. Мы заезжаем на ее территорию, и мой попутчик, попрощавшись, покидает меня. Я слышал много жутких историй об этом месте, о трупах осужденных, сваленных под лестницей, о хирургических операциях, не соответствующих диагнозу… Осужденные склонны к преувеличению, но в данном случае, столкнувшись с тюремной медициной в колонии, я не сомневаюсь в правдивости услышанных историй.
Следующая остановка – моя. ФБУ ИК-5 общего режима УФСИН Владимирской области.
Слышится скрежет открываемых металлических ворот – мы въезжаем на территорию колонии.
Я живо выпрыгиваю с баулами из автозака и слышу команду:
«На корточки, головной убор снять, руки за голову, лицом вниз».
Я ставлю баулы на землю и делаю то, что мне говорят.
«Что, на рынок приехал?» – слышу я незнакомый голос.
Я молчу.
«Фамилия, статья, срок, кто по жизни?» – боковым зрением я вижу людей в камуфляже, по-хозяйски прогуливающихся вокруг меня с дубинками в руках.
Я представляюсь, называю статью и срок. У меня редкая для этих мест статья и большой для общего режима срок – восемь с половиной лет. Держа в руках мое необъятное личное дело, неизвестный любопытствует:
«А что это за статья – 160?»
«Хищение», – неохотно отвечаю я.
«Наверное, много похитил, раз дело такое большое», – развивает свою мысль надзиратель.
Не склонный к каким-либо дискуссиям, я неопределенно отвечаю:
«Наверное…»
«Так кто ты по жизни?» – потрясая дубиной, настойчиво продолжает интересоваться надзиратель.
Я знаю, что стоит сказать что-нибудь не то (например, что ты порядочный арестант), как на тебя обрушится град ударов. Если тюремщики переусердствуют, то составят акт о том, что я упал с лестницы или сам напал на них, а они оборонялись, и десяток прикормленных сук с радостью подтвердят и подпишутся под каждым их словом.