Спорить с Бодровым и Стасовым никто больше не осмелился. Врачи в полном молчании разошлись.
Постепенно дело стало налаживаться.
Начав работать с тетей Катей (так называли доктора постоянные пациенты), Лена сначала пришла в ужас. Ей казалось просто немыслимым, как можно в начале рабочего дня слушать старенькую бабушку, каждый раз заводящую одну и ту же шарманку про больные ноги, пять минут спустя консультировать барышню, страдающую молочницей, а потом с таким же вниманием выслушивать хмурого мужика, замученного геморроем.
Потом появилось раздражение, которое Лена едва способна была обуздывать. Особенно злили ее старушки, превратившие больницу в своеобразный клуб.
— Сплетничать можно и в другом месте! — шикнула она однажды на галдящих бабушек. Они занимали скамейку, установленную у дверей медпункта. Это место называлось «зоной ожидания». Остальные пациенты часто дожидались приема стоя.
Клавдия Родионовна встала и ушла с гордым видом, бросив через плечо:
— А еще медсестра. Хамье.
После этого случая она стала воспринимать Рысеву как личного врага.
Ксения Петровна, любившая Лену, грустно вздохнула, и промолвила:
— Нет такого места, милая…
Врач Соколова строго отчитала Лену за эту вспышку гнева. Девушка сидела, вжав голову в плечи, не решаясь вымолвить ни слова.
— Что за разговоры, Рысева? Чего ты этим добилась? — наседала доктор на помощницу. — Не понимаешь, почему они тут сидят? Не со следствием бороться надо, а с причиной. А если причина — возраст, то и бороться нет смысла. Надо просто смириться, Рысева, — добавила тетя Катя уже спокойнее. — Просто смириться. И не обращать внимания на некоторые вещи.
— Знаете, мне то же самое папа говорил, — отвечала чуть слышно Лена, видя, что гроза миновала. — Я думала, смиренные люди — это слабаки, на которых ездить можно. А выходит, чтобы быть смиренным, нужна огромная сила…
— Твой отец — очень мудрый человек, — кивнула с улыбкой тетя Катя. — Запомни его слова.
Лена урок, который преподали ей отец и доктор Соколова, запомнила навсегда. Она больше не давала воли своему гневу. И постепенно на смену злости пришла… жалость.
Рысева жалела всех. Жалела Екатерину Андреевну и других докторов, работавших на износ. Жалела старушек, таскавшихся в госпиталь, как на работу, в одно и то же время с одними и теми же жалобами. Мужиков с простатой, дам в климаксе, детей с больными животами… И немного себя. Лена затруднялась сказать, чего именно ждала она, решая стать медиком, но явно не этого.
А через год после того, как Лена с головой окунулась в жизнь медиков, исчезла и жалость. На смену ей пришла привычка. «Привычка — вторая натура, стерпится — слюбится», — говорили люди. И Лена на своей шкуре убедилась: да, это так.