– Извини. Я думал, ты хотела достать «Щедрое дерево»[21].
Рианнон смотрит на меня, как на ненормального:
– Я просто ненавижу «Щедрое дерево».
– Слава богу! – вздыхаю я с облегчением. – Если бы это оказалось твоей любимой книжкой, я бы тебя сразу бросил.
– Большего идиотизма в истории литературы не было, – позволяет себе замечание Рианнон. Потом ставит «Гарольда» на место и подходит ко мне ближе.
– Любовь не нуждается в доказательствах, – произношу я и наклоняюсь, чтобы поцеловать ее.
– Ты прав, – шепчет она, уже почти касаясь моих губ.
Это невинный поцелуй. Мы и не собираемся присаживаться на детские пуфики и целоваться всерьез. Тем не менее на нас будто выливают ушат холодной воды, когда на пороге появляется мать Джорджа и выкрикивает его имя. Она выглядит потрясенной и рассерженной.
– Это еще что такое? – требует она ответа.
Я думаю, что это относится ко мне, но когда она добирается до нас, то набрасывается прямо на Рианнон:
– Я не для того растила сына, чтобы он путался со всякими шлюхами.
– Мама! – кричу я. – Оставь ее в покое!
– Джордж, немедленно в машину! Сейчас же!
Я знаю, что делаю ему только хуже, но мне уже на все наплевать. Я не оставлю Рианнон наедине с ней.
– Да успокойся же ты, – пытаюсь я ее остановить, при этом мой голос неожиданно срывается на какой-то писк. Потом я оборачиваюсь к Рианнон и говорю, что свяжусь с ней позднее.
– Ты вообще не увидишь ее больше никогда! – заявляет его мать, а я даже чувствую некоторое удовлетворение оттого, что мне осталось прожить под ее началом всего каких-то часов восемь.
Рианнон, благослови ее боже, посылает мне воздушный поцелуй и шепчет, что придумает, как нам сбежать куда-нибудь на выходные. А мать Джорджа в буквальном смысле слова хватает его за ухо и тащит к выходу.
Мне смешно, а от этого все становится только хуже.
Я – как Золушка наоборот. Я танцевал с принцессой, а теперь вернулся домой мыть туалеты. Такое мне назначено наказание: туалеты, ванные комнаты, мусорные ведра – все это сегодня мое. Достаточно неприятное занятие, но еще муторнее его делают бесконечные нотации матери. Каждые несколько минут она прерывает мою работу и добавляет еще что-нибудь на тему «плотского греха». Надеюсь, подсознание Джорджа не воспримет и не запомнит ее запугиваний. Мне хочется с ней поспорить, объяснить, что понятие «плотский грех» – просто дополнительный способ давления на человека. Если ты отказываешь ему в праве на удовольствия, ты получаешь возможность им управлять. Не могу даже сосчитать, сколько раз и в скольких самых разнообразных формах применялся ко мне этот метод воспитания. Но я не вижу никакого греха в поцелуе. Грех – в его осуждении.