– Что мне ему сказать?
– Скажи, мол, «папа, я хочу себя убить». Вот просто встань и скажи.
– А если он спросит зачем?
– А ты ответь, что не знаешь. Нет никаких причин. И она начинает готовиться уже завтра.
– Смотрю, ты обо всем подумала.
– В дороге было время поразмыслить.
– А если ему будет все равно? И если он не поверит?
– Тогда хватай ключи и отправляйся в ближайшую больницу. Возьми с собой дневник.
Когда слушаешь ее, все обретает смысл.
Рианнон снова садится на кровать.
– Иди сюда, – зовет она. Но на этот раз мы не целуемся. Она просто обнимает меня, мое хрупкое тельце.
– Не знаю, смогу ли я, – шепчу я.
– Ты сможешь, – шепчет она в ответ. – У тебя все получится.
Когда возвращается отец, Келси уже одна, в своей комнате. Слышу, как он швыряет ключи, достает что-то из холодильника. Идет в свою спальню, потом выходит обратно. И все это молча. Не слышно никаких приветствий. Не знаю, замечает ли он вообще, что я дома.
Проходит пять минут. Десять. Наконец он кричит:
– Иди обедать!
Я не слышал, чтобы он возился на кухне, поэтому ничуть не удивлен, увидев на столе контейнер с фастфудом из КFС. Он уже начал обгрызать куриную ножку.
Могу догадаться, как обычно проходят все их обеды. Он уносит еду в свою комнату и усаживается перед телевизором. Она, соответственно, – в свою. И на этом их вечернее общение заканчивается.
Но на этот раз все происходит по-другому. Сегодня она говорит:
– Я хочу себя убить.
Поначалу мне кажется, что он не расслышал.
– Я знаю, что тебе хотелось бы заткнуть уши и ничего не слышать, – продолжаю я. – Но это правда.
Отец опускает руку с куриной ножкой.
– Что ты такое говоришь? – изумленно спрашивает он.
– Я хочу умереть, – повторяю я.
– Да ну тебя! – отмахивается он. – Неужели?
Келси на моем месте, наверное, тут же хлопнула бы дверью. Она бы отступилась. Но не я.
– Ты должен мне помочь. Я уже долго об этом думаю.
Я бросаю на стол дневник и пододвигаю к нему. Это, вероятно, самое большое предательство по отношению к Келси. Поганое чувство; но я слышу в своей голове голос Рианнон: он говорит, что я все делаю правильно.
Отец Келси откладывает куриную ножку и берет в руки дневник. Начинает читать. По выражению лица я стараюсь понять его чувства. Ему отчаянно не хочется все это видеть. На лице – обида. Ему не нравится то, что ему приходится это делать. Он все это просто ненавидит. Но не Келси. Он продолжает читать, хотя и ненавидит ситуацию – но не Келси.
– Дочка… – сдавленным голосом произносит он.
Я жалею, что она не видит, как помертвело его лицо. Потому что, может быть, тогда бы она хоть немного поняла, что даже если ей самой этот мир безразличен, то она ему – нет.