– Э-э-э… – начал было комендант. – Да как же. Да они ж ее. Да.
– Разберется, – безразлично парировал выходящий декан. – Не проклянет, так плюнет.
И он ушел. Осталась я с чувством грандиозной подставы в душе, метла – с чувством абсолютного отсутствия стыда и совести и черт, Прыгачес С., – с меховыми трусами. И вот я, не выдержав, с нескрываемым любопытством спросила:
– Слушайте, а трусы вам зачем?
Черт после моего вопроса побагровел и прорычал:
– А вам, Григорьева, зачем?
– Э. эм. чтобы были, – нашлась с ответом я.
– Вот-вот, – гневно глядя на меня, пробормотал черт.
– Да, но у нас-то они для приличия, – продолжила я изыскания на тему меховой детали чертового гардероба.
Черт, прищурившись, прошипел:
– Видел я ваше «приличие», такое «приличие» не то что людям, чертям стыдно показывать!
Как-то невольно поправила юбку, натягивая пониже, и продолжила:
– Но у меня-то они под одеждой спрятаны, а вы непонятно с чего под свою шерсть их маскируете…
– Григорьева! – вопль черта не дал договорить.
А я что, я только спросила, ну ведь действительно странно это.
– Штаны это! – продолжал орать комендант. – Короткие штаны! А меховые, потому что мы свой народ уважаем и одеваемся в соответствии с традициями!
Традиционные трусы – звучит гордо.
– Хватит ржать! – взревел черт, нервно ударяя хвостом по столу.
– Да что вы, милейший, я даже не улыбаюсь, – попыталась заверить собеседника.
Но таки он был прав – просто традиционные тру. ладно, штаны, но все равно весело же, и ухохатывалась не только я, метлу тоже сотрясала характерная дрожь.
Глядя на все это, Прыгачес психанул и прошипел:
– В общем, так, Григорьева, на первом этаже шестая и седьмая комнаты загажены так, что в них жить невозможно, вот иди и разберись! Пошла, я сказал!
И я пошла, точнее, мы с метлой пошли. Да мы побежали просто, чтобы, едва выйдя в коридор и закрыв двери, поспешить отойти подальше прежде, чем меня разберет хохот.
Но стоило мне оглядеться… и смех погиб в зародыше.
Потому что здесь было так грязно! Вот просто до ужаса грязно! Пол оказался липким, причем настолько, что каблуки прилипали. Стены грязные, обшарпанные, со следами еды, когтей и пятен, о происхождении которых даже думать не хотелось. И с трудом угадывалось, что когда-то пол был черным, а стены красными, потому что сейчас и то и другое представляло собой пятнистый натюрморт с гнилыми огрызками яблок, окурками, ошметками еды, битой посудой и шматами грязи повсюду!
Ужас!
Нет, не так, а – ужас-ужас-ужас-ужас!
И ко всему прочему тут – воняло. Дико. Непередаваемо дико, причем парфюмом. Таким горьким мужским парфюмом, от которого глаза резало. И вонь становилась все сильнее, и сильнее, и.