Возможно, выбор политики диалога и компромисса с Сильвио Берлускони скорее связан с зависимостью или моральным подчинением, чем с расчетливостью. В словах и поведении большей части его оппонентов не чувствуется морального отвращения в отношении господина, но скорее плохо скрываемая симпатия и восхищение и, может быть, даже зависть к его огромной власти. Об этом, например, говорят фразы Масимо д'Алемы: «Берлускони – лучший кандидат, какой есть у правых» (1 июля 1995 г.); «Я доверяю Берлускони: более того, я верю, что он искренен, когда говорит, что хочет реформ» (23 января 1996 г.); «Берлускони – не Вельзевул, он – приятный человек» (12 марта 1996 г.); «Берлускони внес в итальянскую политическую жизнь очень нужную свежую струю» (22 апреля 1996 г.); «Меня беспокоит возможное падение Берлускони, которое может повлечь за собой развал “Полюса” и вызвать остановку процесса создания настоящей демократии со сменой партий у власти» (31 мая 1996 г.); «с Берлускони мы должны переписать правила демократического государства» (3 июня 1996 г.); «по-человечески Берлускони очень симпатичен» (25 июля 1996 г.)[122].
Еще поразительнее мнения других руководящих лиц по поводу политика, который был учителем и наставником Берлускони, Беттино Кракси. Теперь мало кто помнит, что Кракси был приговорен без права на апелляцию к пяти годам и шести месяцам за взятки от ENI-SAI (коррупция), к четырем годам и шести месяцам за взятки от миланского Метрополитена (незаконное финансирование), приговорен судом второй инстанции к трем годам за Enimont (незаконное финансирование), к пяти годам и шести месяцам за взятки от ENEL (подкуп) и к пяти годам и девяти месяцам за специальный счет в швейцарском банке (фальшивое банкротство Banco Ambrosiano); спасся благодаря сроку давности от четырех лет за взятки Берлускони через All Iberian; обвинен судом первой инстанции в получении взяток при строительстве автодороги Милан-Серравалле (подкуп) и взяток за сотрудничество со странами третьего мира, а также в уклонении от налогов на доходы от своих многочисленных откатов. Ко всему этому нужно добавить, что бывший секретарь Итальянской социалистической партии с неслыханным цинизмом вел самую бесстыдную политику и, как никто другой, сделал все, чтобы дать Берлускони возможность построить его медийную империю. Ко всему прочему, он бежал из Италии и умер в Хаммамете, скрываясь, но не в ссылке.
В отношении подобного персонажа со стороны тех, кто наделен хотя бы минимальной любовью к родине, следовало бы ожидать категорического осуждения. Но вместо этого авторитетные руководители левых партий его откровенно реабилитировали. На следующий день после конгресса, который указал на Кракси как на одного из высших божеств социал-демократов, секретарь Пьеро Фассини заявил Фурио Коломбо: «Я много раз высказывал свое мнение о Кракси. Кракси – важный политический деятель итальянских левых, сформировавшийся в соответствии с идеями, которые всегда присутствовали в истории Италии: социалистическая автономия – это традиция, идущая от Ненни после Ливорно. Это политический деятель, у которого были интуитивные догадки и который, в частности, раньше многих, даже раньше нас, понял, что итальянское общество меняется быстрее, чем это в состоянии уловить политика. Что политика должна стать во главе модернизации, которой требовало итальянское общество. То, как эта догадка была истолкована Кракси и Итальянской социалистической партией, стало предметом спора, конфликта между нами. Сказать, что Кракси был важным политическим деятелем итальянских левых, не значит разделять все, что он сделал. Историю не пишут дважды, все мы знаем, каков был драматический эпилог истории Кракси и Итальянской социалистической партии. Но этот эпилог не может заставить нас ни стереть его из истории левых, что было бы ошибкой, ни отождествлять исключительно со скандалом «Танджентополи». Кракси – более сложная личность, и его следует рассматривать с учетом того, кем он был. Нам еще представится случай поспорить. Полагаю, было бы полезнее оставить его осмысление историкам, а не политикам. Меня успокоил тот факт, что Конгресс аплодировал, когда я сказал: “Мы – носители великой истории, идущей от Турати к Ненни, а затем к Кракси”. Это означает, что наши люди хорошо понимают это утверждение. Полагаю, что я совершил честный с политической точки зрения поступок»