— Чертова булавка! — сказал, узнав печальную новость, Енисеев. — И ведь как нарочно создана для смертоубийства. Это же не булавка, а целый эспадрон. Ею фехтовать можно! Она же длиной в пол-аршина!
Если артист и преувеличил, то ненамного.
Лабрюйер, узнав у дам подробности, ушел в цветник, за кусты, и сел на один из венских стульев. Просидел он там не меньше часа. А когда выбрался — обнаружил во дворе мужской дачи военный совет. Пришли и дамы. Нужно было вводить Танюшу на роль Ореста, а Эстергази — на роль гетеры Леоны. Это требовало по меньшей мере двух репетиций — под фортепиано (сойдет и скрипка) и под оркестр. Стрельский, представив, каково он будет выглядеть в объятиях Эстергази, пришел в ужас и умолял сделать второй гетерой кого-нибудь другого — ну хоть Алешку Николева, так будет даже забавнее. Кокшаров от этой выдумки схватился за голову и объяснил, что здешние бюргеры таких шуток не понимают — того гляди, влепят штраф за оскорбление общественной нравственности. Гетера мужского пола — существо, которое вызовет протест: пусть в Петербурге этакие гетеры и шуточки по их поводу в моде, а Рига все еще благопристойна, такой и останется.
— Дамам в кавалеров рядиться — это их нравственность любит! — загремел бывалый трагик Стрельский. — А наоборот — так уж и безнравственность!
— У дам ножки, — объяснил Кокшаров.
— Пусть первым бросит в меня камень тот, кто считает, будто это — не ножки! — Стрельский указал на ботинки Николева. Размер соответствовал немалому росту бывшего гимназиста.
— Пока найдем сапожника, который сделает Николеву античные сандалии, сезон кончится!
Лабрюйер молчал. В сущности, его этот спор не касался. И ему было все равно, кого поставят изображать гетеру Леону. Он так же молча, как пришел, удалился. Многое следовало обдумать.
Старик Стрельский нашел его за шиповником, на венском стуле.
— Очень удобное место, чтобы покурить в тишине, — сказал он, добывая из кармана серебряный портсигар. — Угощайтесь.
— Благодарю. Не хочется.
— Молодой человек, — произнес Стрельский каким-то не своим, отлично поставленным и громоподобным голосом, а тихим и тусклым. — Вы думаете, как можно помочь бедной Валентиночке. Послушайте доброго совета — это вопрос денег, постарайтесь собрать деньги на адвоката. Мы артисты, и наше место — в буфете…
Эту старую шутку он не окрасил непобедимой артистической гордостью, она прозвучала скорее жалобно.
— …но мы не бросаем своих в беде. Мы можем скинуться на адвоката. Ничего с дамами не сделается, если каждая откажется от одной брошечки или одной проклятой шляпной булавки. Вон у Эстергази уже целый сундук побрякушек, и хотел бы я знать…