— А ведь там, пожалуй, тысячи две народу было, — вдруг сказал он.
Стрельский понял — Лабрюйер сильно сомневается, что сумеет угадать, кого на ипподроме встретила покойная фрау Сальтерн.
Но следующую фразу применительно к розыску убийцы артист разгадать не сумел. А звучала она так:
— Значит, говорите, трубу на коптильне сломал? Ну ладно…
Маркус потребовал к себе Енисеева — все равно, трезвого, пьяного или похмельного. Насчет Лабрюйера владелец зала был уверен, что тот никуда не денется, разве что Кокшаров выставит его из труппы пинком под зад, а вот заносчивый Енисеев мог в ответ на решение уволить Аяксов просто-напросто хлопнуть дверью. А спектакли-то уже объявлены, и пару Енисеев с Лабрюйером составляют замечательную. Маркус отлично знал, что никакой Лабрюйер не актер, а просто мужчина с хорошим голосом, из-за пьянства опять оказавшийся на мели. Но именно такой, каков он есть, Лабрюйер очень подходил на роль Аякса-маленького, уморительно серьезного, ему и играть не требовалось — играл контраст между двумя Аяксами, и этого вполне хватало.
Про Енисеева же в труппе уже все поняли: бездельник из богатой семьи, обученный пению, развлекается игрой в кокшаровской антрепризе, где можно безнаказанно драть глотку и валять дурака. Он еще и обрадуется, что из труппы уволили. Ему есть на что пьянствовать в рижских ресторанах, трактирах и кабаках.
Разумеется, в Дуббельне или в Риге можно найти безработных певцов, которые будут счастливы влиться в спектакль. Но на это уйдет по меньшей мере неделя.
Маркус решил всех помирить. Если хозяин концертного зала не может уладить склоку между артистами, то грош ему цена.
Для беседы с Енисеевым Маркус припас дорогой коньяк. А разговор завел о светских увеселениях — в частности, о воздушных полетах над ипподромом. И полюбопытствовал — как теперь обстоит дело с ипподромами в Москве?
— На бегах я бывал, — сказал Енисеев, — но по моему нраву не на трибуне вопить, а самому скакать. В жокеи меня не возьмут — и рост не тот, и вес, а ведь в полку я был чуть ли не лучшим наездником. К верховой езде у меня талант, я так лошадь чувствую, как мало кому дано.
— А вы вообще из той породы людей, которые за что ни возьмутся — все у них отлично получается, — ответил Маркус. — Есть такие любимчики Фортуны. Захотели стать актером — и вот уже наши премьеры, Славский с Лиодоровым, от зависти шипят. Если бы не ваши изумительные усы — вы бы Париса сыграли и спели куда лучше Славского.
— Вы к тому клоните, чтобы я усы сбрил? — удивился Енисеев. — Никогда! Меня по этим усам уже вся здешняя публика узнает.