Охотиться за парочкой в лесу Лабрюйер не имел ни малейшего желания.
— Сударыня, — по-русски сказал даме Лабрюйер, — благоволите отойти со мной в сторонку.
— Нахал, — ответила дама.
— Стоять! — и Лабрюйер ловко схватил за ухо мальчика. — Поори мне еще, поори! Ну что ж вы, сукины дети, полицию не зовете?
Парочка действительно не подняла шума, как полагалось бы людям невинным.
Сражение произошло в полной тишине. Дама накинулась на Лабрюйера с намерением выцарапать глаза, ее перехватил Якоб-Екаб-Яшка и безо всякого почтения завалил на усыпанную бумажками и папиросными окурками траву. Мальчик, ухватив Лабрюйера за руку, вцепившуюся в ухо, попытался вывернуть пальцы. Лабрюйер с размаху дал дитяти хорошую оплеуху. И наступило вынужденное перемирие.
— Кому хабар послали? — спросил Лабрюйер. — Дирижеру? Или арфистке?
Только этим двум были вынесены корзины с цветами.
Но Лабрюйер уже знал, что в корзинах были только цветы.
Едва увидев эти корзины, поспешил к Гольдштейну и, пока длились аплодисменты, узнал: арфистка — его родная племянница, дирижер выписан из Варшавы с наилучшими рекомендациями. Тут же проверили корзины и убедились в полной невиновности артистов.
Дама с трудом встала. Вид у нее был прежалкий. Она охала, кряхтела, но странным (или не странным) образом это вызвало в Якобе-Екабе-Яшке некую брезгливость, он отступил на два шага. Тут дама, внезапно ожив, попыталась дать деру. Якоб-Екаб-Яшка, детина здоровенный, с неожиданной ловкостью кинулся вперед и заступил ей путь, более того — вывернул даме руку. Она не пикнула, хотя могла бы привлечь внимание ушедшей вперед по тропинке публики — и непременно нашелся бы дурак, желающий вступиться за угнетенную невинность. Лабрюйер сделал разумный вывод.
— Дирижер — красавчик, арфистка — девица на выданье, они первым делом пойдут хвалиться подарками. Хабар, выходит, при вас, чертовы мазурики. Ну?! Лореляй!
— Отдай ему, Трудхен, — по-немецки сказал мальчик. — И чтоб он подавился этими побрякушками.
Голос был совсем не мальчишечий.
— Много взяли, Лореляй? — по-немецки же спросил Лабрюйер, не отпуская ухо.
— Не твое дело.
— Значит, много. А теперь, красотка, выбирай: или ты отвечаешь на парочку моих вопросов, или я сдаю вас обоих в участок. Трудхен! И не пытайся выбросить хабар! За нами еще два человека следят.
— Проклятый пес!
— Если ты ругаешься, Лореляй, значит, ты все поняла.
Якоб-Екаб-Яшка смотрел на парочку с огромным интересом. Он уже понял, что главный тут — мальчик, и даже не мальчик, а стриженая переодетая девушка, невысокая и худенькая, которой матросский костюм к лицу.