– Штур! – позвал меня голос из сумерек коридора.
Бросив последний взгляд на это невообразимое противостояние, я нырнул в дверной проем. Особняк встретил меня тишиной и неестественной чистотой. Клянусь, даже пыли там не было, но весь интерьер оказался словно покрыт неким налетом, особенно окна. Сквозь стекла сочился щедро разбавленный унынием блеклый солнечный свет. Заоконного пейзажа видно не было, только нетерпеливая трещотка выстрелов связывала нас с реальностью, оставшейся за порогом.
Мои спутницы терпеливо ждали на середине лестницы, трогательно взявшись за руки. Мне показалось, что лицо Лизаветы мокро от слез, но в поселившемся в здании полумраке я мог и ошибиться.
Мы поднялись наверх, стараясь не шуметь, тщательно прислушиваясь к звукам перестрелки. Бой то приближался, то вновь откатывался. Следовало спешить. Второй этаж, скрипучий деревянный пол, драпированные красным стены. Юля вела нас по старинному дому, совсем как я недавно вел их по Городу.
Я миновал очередные двери, но не успел сделать и нескольких шагов, как за спиной раздался треск и звонкий крик, почти моментально оборвавшийся. По позвоночнику растекся противный холод, руки задрожали. Я мог надеяться на что угодно, но уже знал страшную правду: случилось непоправимое. А единственная ситуация, которую нельзя исправить – это смерть.
В центре комнаты в полу зияла трещина пролома, возле которой на коленях стояла Юлия. Девушка уже сорвала противогаз, пыталась что-то сказать, но не могла выдавить из себя ни звука, задыхалась. Я бросился к сочащемуся тьмой провалу, зажег фонарь.
Лиза лежала далеко внизу. Яркий луч, как назло, сначала высветил детское лицо, не испуганное, а скорее удивленное, растерянное. Только потом коварный свет выхватил ржавые пруты арматуры, отбросившие черную сетку теней на хрупкое тело в безуспешной попытке спрятать нанизанную на них девочку и алые потеки, испятнавшие великоватый для нее костюм химзащиты.
Юля не плакала, глаза ее оставались сухими. Только очень высокий тихий звук, похожий на плач голодного щенка, раздавался в пустом зале старого особняка. Я словно увидел себя со стороны. Видел, как встаю, подхожу к женщине, поднимаю ее за руку, увлекаю за собой.
– Соберись! Мы ей уже не поможем, но у нас еще есть ты, сама же говорила.
– Я… не смогу… – голос едва слышен, похож на шорох крыльев умирающей бабочки.
– Сможешь. Никуда не денешься. У нас и выбора-то нет. Либо ты, либо Веган. Что выберешь? То-то же. Это дверь в кабинет? Где нож?
Мы ввалились в тесную комнатку без окон. Луч фонаря обежал стены, отразился от ровной поверхности, ударил в глаза. Зеркало, в человеческий рост, в замысловатой деревянной раме, висело на противоположной стене. Ничем не примечательное. Обычное. Зеркало Абсолюта.