Питер был никакой не лиловый, а совсем белый. От этого на носу у него проступило множество веснушек, но не лиловых, а тускло-оранжевых, а редкие волоски, пробившиеся у него на подбородке, тоже отливали оранжеватым. Глаза у него были ржаво-карие, совсем не похожие на зеленовато-желтые глаза Чармейн, но тоже никакие не лиловые. Все это Чармейн успела прекрасно разглядеть, потому что Питер изучал ее так же пристально. Щеки у нее похолодели. Она поняла, что побледнела не меньше Питера. В конце концов они разом заговорили.
Чармейн сказала:
– Ты из Монтальбино. У тебя в семье, случайно, не было никого лилового?
Питер сказал:
– Ты видела лаббока. Он, случайно, не отложил в тебя яйца?
Чармейн сказала:
– Нет!
– Моя мама зовется Монтальбинской Ведьмой, но на самом деле она родом из Верхней Норландии. И она не лиловая. Ну-ка расскажи про своего лаббока.
Чармейн и рассказала все по порядку – как она вылезла из окна и оказалась на горном пастбище, где в голубом цветке прятался лаббок, и…
– Он к тебе прикасался? – перебил ее Питер.
– Нет, потому что я успела свалиться с обрыва, – сказала Чармейн.
– С обры… как же ты не разбилась насмерть?! – напирал Питер.
Он немного попятился, будто опасался, что она оживший мертвец.
– Употребила чары, – объяснила Чармейн с некоторым высокомерием – она была страшно горда, что у нее получилось колдовать по-настоящему. – Летательные.
– Правда?! – спросил Питер то ли недоверчиво, то ли завистливо. – Какие летательные чары? Откуда ты про них узнала?
– В книге вычитала, – ответила Чармейн. – Сначала я падала, а потом стала парить и преспокойно спустилась себе на садовую дорожку. И нечего так смотреть! Когда я спустилась, в саду был кобольд по имени Ролло. Не веришь мне – его спроси.
– Спрошу, – кивнул Питер. – Что это была за книга? Покажи.
Чармейн надменно перебросила косу через плечо и направилась к столу. «Книга Палимпсеста», похоже, решила спрятаться. Там, где Чармейн ее оставила, ее не было. Наверное, Питер куда-нибудь переложил, решила Чармейн. В конце концов она все же нашла книгу – та втиснулась между томами «Рес Магика» и притворилась очередным томом энциклопедии.
– Вот, – заявила Чармейн, швырнув книгу поверх «Порчи». – И не смей сомневаться в моих словах! А теперь найду-ка я себе что-нибудь почитать.
Она зашагала к стеллажу и стала рыться там в поисках подходящих названий. Похоже, увлекательных историй, которые любила Чармейн, в здешних книгах не было, но кое-какие названия показались ей занятными. Например, «Чудодейство как высокое искусство» или «Мемуары экзорциста» – каково? С другой стороны, трактат «Теория и практика хоральной инкантации» был явным занудством, а вот со стоявшей рядом монографией «Волшебный посох о двенадцати ветвях» Чармейн решила познакомиться поближе.