Цяньлун был «сыном небес», но не богом. Не был им и Аттила. В отношениях с простыми гуннами Аттила вел себя вовсе не как божественное существо. Не было никаких сложных церемоний, подчеркивающих дистанцию между божественным сувереном и его подданными, и уж тем более не велась речь о бездне между Сасанидами – царями царей – и простыми смертными. Аттила не носил ни диадемы, ни короны, его платье было простым, пряжки на обуви и упряжь коня не были украшены золотом и драгоценными камнями, как у гуннской знати. Он пил из деревянного кубка и ел из деревянной тарелки. С одним только телохранителем, стоявшим рядом, Аттила перед своим домом выслушивал споры гуннов и выносил суждение. Аттила утверждал, что является всего лишь родовитым человеком, не более того. В погребальной песне, спетой на его похоронах, усопший царь назывался великим завоевателем, а вовсе не богом.
С другой стороны, Куридах, вождь акациров (хазаров. – Пер.) в гуннских войсках, отказался явиться ко двору Аттилы, потому что ему было трудно предстать перед лицом бога: «Если невозможно смотреть на диск солнца, как можно созерцать величайшего из богов без ущерба для себя?» Конечно, Куридах мог прибегнуть к такой аргументации только потому, что боялся ловушки и рассчитывал спастись, польстив великому и ужасному Аттиле. Однако это все же недостаточное объяснение столь гиперболизированному сравнению с солнцем.
В поздней Римской империи правитель часто сравнивался и даже уподоблялся солнцу. Надпись на конной статуе Феодосия I гласит: «Ты пришел с востока, еще одно солнце, несущее свет. О Феодосий, для смертных ты царишь на небесах. О добросердечный, с океаном у ног твоих и бескрайней землей».
Но император был мягким, а не яростным ослепляющим солнцем. Сравнение Куридаха напоминает одно из индийских выражений. Великий лучник Бхишма сам был похож на все пожирающее солнце, и на него невозможно было смотреть, так же как и на солнце, которое приближается к зениту и сжигает все, что внизу. Правда, нет больше ничего, связывающего акациров с Индией.
Титулы и эпитеты царей хунну и правителей орхонов не предлагают никаких параллелей со словами Куридаха. Титул царя хунну – Ch'eng li ku t'u – авторами объяснялся, как täŋri qut, «небесное величество». Ch'eng li – d'ɒng lji – это, несомненно, tänri, «небо, бог». Ран Ку уверенно заявляет, что таково значение слова на языке хунну. Ku t'u, говорит он, означает «сын». Этимология ku t'u Ширатори – он считает это тунгусским словом «сын» – может быть и неубедительна, но она согласуется с текстом. Мюллер и Габайн отвергают перевод Пан Ку, убежденные, что хунну говорили на тюркском языке. Мюллер не сомневается, что ku t'u может быть только тюркским qut. И он, конечно, не прав. Почему китайцы транскрибировали qut не так, как делали это в период Тан, – ku ‹ kuət? Если же старая форма qut была двухсложной, это было, возможно, *qawut. Приняв китайский титул tien tzŭ, шаньюй провозглашал себя равным императору. Не существует дороги от «сына небес» до «величайшего из богов» Куридаха.