А Ивушку-то молодой барин в усадьбу забрал. Кто-то предположил, что для блуда, и Грибник начал уж было свирепеть да маяться, но кто-то другой заметил, что для блуда у молодого барина есть горничная Мышка, ночует в барской спальне с первой же ночи, как барин вернулся, девка некрасивая, но бойкая, Художника анадысь так охмурила, что днями возле нее сидел, все рисовал, и чуть с собою не увез. А барин меж тем ее грамоте басурманской учит для развлечения своего.
В полдень, лежа на сеновале с Шустрым, Ака-Бяка возбужденно пыталась ему все это втолковать. Шустрый, оперевшись на локоть, ласкал полную грудь Аки-Бяки, а она все болтала и болтала, и делала большие глаза, и он начал прислушиваться.
– Вот меня, наверное, возьмут, – говорила Ака-Бяка. – Я ведь ничего на вид, а? И плясать умею лучше всех. А в столице я буду жить в каменном доме, и кормить будут с барского стола. Твою дуру Полянку не возьмут, она косая, какому барину приятно видеть, как перед ним косая баба ногами грохочет да жопой машет.
Шустрый помылся из ведра и пошел домой задумчивый. У самой двери его нагнал Пацан и сообщил, что во время жатвы … Но Шустрый его перебил.
– Актрисы, – сказал он, старательно выговаривая. – Бабы в актрисы, барин, столица. – И прибавил на своем наречии: – Что это все означает?
– А ты еще не знаешь?
– А я еще не знаю. Рассказывай.
Пацан рассказал, что ранее услышал и понял.
– Плясать перед господами? – удивился Шустрый. – Да ведь тут не Турция. Что-то ты не то говоришь, Пацан, хуйня какая-то.
– Нет, не хуйня, – возмутился Пацан. – Я знаю, что говорю. Надевают на них наряды, и в горнице пляшут, а лакеи на лютнях играют и на … этих…
– На блокфлейтах, – подсказал Шустрый.
– Да, на блокфлейтах.
– Дурак.
– Сам дурак.
Шустрый почесал в затылке.
– А Ивушку барин у себя в саду второй день учит, – добавил Пацан.
– Я думал – Мышку.
– Мышку для развлечения, грамоте, а Ивушку для дела.
– Чему учит?
– Речам. Я сам видел.
– Подглядывал?
– Ага. Ивушка стоит перед ним и говорит речи красивые, а барин ее поправляет.
– Актрисы! – догадался Шустрый. Ранее его сбила с толку разница в произношении слова. – Вот оно что. В театр.
– Что такое театр?
Шустрый стал было объяснять – он вообще любил объяснять Пацану разные разности, Пацан слушал всегда внимательно, а Шустрому нравилось, когда его слушают, глотая каждое слово, но вдруг он осекся. И задумался крепко.
– Эй, ты чего? – спросил Пацан.
– Подожди, подожди … Не вертись … Не вертись, блядский бордель, дай подумать!
Пацан замер. Шустрый подумал.
– От мужей забирают? – спросил он.