Впереди Тамань, чем ближе город, тем ожесточеннее сопротивление врага. На косе тесно, наступаем между Черным морем и лиманом, ширина этой проклятой плешивой полоски не более двух километров. На выходе, впереди кубанские просторы, здесь череда небольших гор, они, как пробка, закрывают выход из песчаной бутылки. Высотки немец так укрепил, что который день не можем столкнуть в море, сделать это надо немедленно, слишком невыгодная позиция, нет естественных укрытий, искусственных сооружений. Нельзя останавливаться на более или менее длительное время, артиллерия противника пристреливается, затем открывает массированный артналет. Мы у врага, как на ладони, единственная защита собственный «бог войны».
В один из моментов боя обнаружили скопление немецкой пехоты, на передний край шло подкрепление. Цель была настолько хороша, что, забыв об опасности, снаряд за снарядом отправляли в гущу фашистов. Взвод немецких пушек ударил по нашей огневой позиции, к счастью, недолет, тут сзади второй залп, куда деваться? Мы в вилке, командую механику:
– Полный вперед!
Только успели отъехать, как в непосредственной близости новый, третий гром разрывов, осыпало песком и осколками. Куда теперь? Эх, погибать, так в бою: «Вперед, огонь, огонь!» Где в атаку идет казак, там у врага трое в глазах. Наконец, на помощь пришли полевые пушки, заставили замолчать немецких артиллеристов. В азарте забыл о личной предосторожности, приподнялся над броней, оказался головой и грудью выше верхнего края боевого отделения.
– Лейтенант, смотри, – указывает Святкин на перископ.
Быстрее обычного спустился, спрашиваю:
– В чем дело?
– Смотри в перископ. Наверху по твоей голове осколки плачут.
И тут разрыв… Осколками буквально осыпало самоходку: тра-та-та-та.
– Это твои, – смеется заряжающий.
Шустеров сосредоточенно, с каким-то отрешением ведет и ведет огонь. Видим, как немцы бегут в овражек, одни падают плашмя, другие корчатся от ран, некоторые успокоились навсегда, приятная картина, такое встречалось нечасто.
– Лейтенант, сбегаю, посмотрю на фрицев. Довольны ли нашей работенкой, – смеется Святкин.
Любил поговорить в таких ситуациях, не поймешь, почему в самые тяжелые минуты боя либо песню затянет, либо сморозит что-нибудь. То ли от страха спасался, то ли нас хотел отвлечь, не знаю, почти всегда в бою чудил.
– Ты из самоходки и до ветру боишься выйти, – выводит на смех Шустеров.
– Как тебя оставишь, в один миг снаряды расстреляешь. Чем буду кормить свою подружку? – заряжающий попытался погладить казенную часть ствола, но быстро отдернул: горячо.