К развалинам Чевенгура (Голованов) - страница 208

– Кто ваш любимый автор?

– Нелюбимый?

– Какой последний роман Маркеса вы прочли?

– Самая старая книга в вашей библиотеке?

– Последняя, которую вы купили?

– Книга, которую вам больше всего хотелось бы иметь?

Это вопрос к вам, к вам, Голованов, то есть ко мне…

– Это моя книга, которую я еще не написал… – Голос странно звучит через микрофон, публика реагирует с пониманием.

– В вашей библиотеке есть Коран?

– Конечно.

– Кто ваши любимые французские писатели?

– Сен-Жон Перс и Сент-Экзюпери…

– Русские писатели?

– Толстой и Бунин.

– А современные?

– Боюсь, что имена, которые я назову, ни о чем не скажут вам.

– Почему?

– Эти писатели не издаются большими тиражами. И я не уверен, что они переведены за границей…

– Это значит, что современной русской литературы не существует?

– Нет. Но все было бы иначе, если бы издатели думали о книгах, а не о сверхприбылях.

– Назовите одно имя.

– Влад Отрошенко.

– Это действительно хороший писатель?

– Да.

– Какую книгу вам бы хотелось перечитать еще раз?

– Библию. Целиком.

– Надеюсь, вам это удастся…

Последняя фраза – с нарочитой иронией. Несчастная лицемерка! Я знаю французов, они не верят в Бога, от этого отучил их еще Вольтер… Но, кажется, эту партию в пинг-понг мне удалось-таки выиграть. Я даже не заметил, как проскочил этот часовой марафон, ни разу, кажется, даже не обратившись к Насте. Вот-вот, она спрашивает, нужен ли мне вообще переводчик, потому что вроде бы она не нужна…

– Нет-нет, – успокаиваю я ее. – Пойми, это я от неожиданности. Если будут сложные вопросы, я зависну. Ты обязательно должна быть…

Я легко выдерживаю конференцию о романтике покорения Северного полюса: рассказываю о Г. Седове, о художнике А. Борисове, вместе с Седовым зимовавшем у берегов Новой Земли, о мастерской, которую устроил Борисов на острове, о художественных потенциях Севера, о новгородской колонизации Поморья, о Соловецком монастыре, об уникальных поэтических свойствах границы, фронтира, которыми обладал Север, покуда чуть не целиком не поступил в ведение военных и не был исключен из образной географии страны, как гигантская погранзона…

Моя книжка опять взмывает над столом и опять как будто вызывает реакцию узнавания. Я ничего не понимаю, да и не успеваю понять… Следующая конференция в театре Шатобриана начинается через пятнадцать минут. Так вот что значит, оказывается, «быть известным писателем»! Выдерживать этот марафон. Это не так уж трудно, но я не привык к этому. Мое литературное небытие продолжалось слишком долго. Я до сих пор чувствую себя неловко, будто случайно очутился здесь. Я не знаю, как мне себя держать, какого я размера. Мне слишком долго не с кем было себя сравнить – по большому, по гамбургскому счету. Я стараюсь вести себя естественно. Просто и естественно. Хотя на третьей конференции мне приходится нелегко: я теряю французский язык. Настя вытаскивает меня. Тема – «народы Севера». Я успеваю подумать о фотографиях, оставленных в гостинице. Потом подбираю слова и сюжет, достойный рассказа.