Он грустно покачал головой, устремив глаза вниз. Олмэйр смотрел на него с возрастающим негодованием.
— Честное слово, у вас нет сердца, — разразился он. — Вы бессердечный эгоист. Вас как будто не трогает, что, потеряв ваше судно, конечно, благодаря свойственной вам беспечности, вы разорили меня и мою маленькую Найну. Что будет теперь со мной и с нею? Вот что мне хотелось бы знать. Вы завезли меня сюда, сделали меня своим компаньоном, а теперь, когда все пошло к черту, и по вашей вине, не забудьте, — вы горюете о вашем судне. Судно вы можете достать другое. Но вот торговля здесь погибла, погибла, благодаря Виллемсу, вашему дорогому Виллемсу.
— Оставьте его. Я сам буду иметь дело с ним, — сказал Лингард строго. — А что до торговли… я устрою вас опять, любезный. Не бойтесь. Имеется ли у вас груз для шхуны, на которой я пришел?
— На складе много тростника, — ответил Олмэйр, — а в подвале у меня около восьмидесяти тонн гуттаперчи, несомненно последняя партия, которую я буду вообще иметь, — прибавил он с горечью.
— Следовательно, не было грабежа. Фактически вы не потеряли ничего. Хорошо. Значит, теперь вы… Стоп! Да в чем дело?
— Не было грабежа? — завопил Олмэйр, вскидывая руки кверху.
Он откинулся назад на спинку стула, и лицо его побагровело. Легкая белая пена выступила на губах. Когда он пришел в себя, он увидел Лингарда, стоящего над ним с пустым кувшином в руках.
— У вас был какой-то припадок, — сказал озабоченно старый моряк, — Вы напугали меня порядком, это было так неожиданно.
С мокрыми и прилипшими к голове волосами, как человек, вылезший из воды, Олмэйр приподнялся и сказал задыхающимся голосом:
— Оскорбление! Гнусное оскорбление!.. Я…
Лингард поставил кувшин на стол и смотрел с молчаливым вниманием.
— Когда я припоминаю все, я теряю всякую власть над собой, — сказал нетвердым голосом Олмэйр, — Я говорил вам, что он поставил судно Абдуллы против нашей пристани, но у того берега, близ усадьбы раджи. Судно было окружено лодками. Отсюда можно было подумать, что оно стоит в середине плота. Тут были все ковши, какие есть в Самбире. В бинокль я мог различить лица сидящих на юте: Абдуллу, Виллемса, Лакамбу и всех. Был там и этот старый подлец Сахамин. Я видел совершенно ясно. Потом спустили лодку. В нее сел какой-то араб и подъехал к пристани Паталоло. По-видимому, его отказались принять, — так, по крайней мере, они говорят. Я-то думаю, что просто ворота недостаточно быстро отворили перед нетерпеливым послом. Как бы там ни было лодка тотчас же вернулась обратно. Я продолжал наблюдать и заметил, как Виллемс и еще несколько человек прошли на ют и стали там с чем-то возиться. И эта женщина была среди них. Ох, эта женщина!..