А может, подвигает его на сочинительство тайная надежда, что когда-нибудь она прочтет все это? Прочтет и улыбнется своей непостижимой улыбкой, озарившей однажды его жизнь… Токмо вряд ли решится Кирилл когда-нибудь представить свои творения ее взору… Как не решился здесь, в Нижне-Камчатске, воспользоваться радушным приглашением губернатора — так и не зашел ни разу в ее дом. Не зря говорят: гусь бобру не товарищ. Как бы ни было грустно сознавать это — всяк сверчок знай свой шесток!
И все же забыть ту, которую спас он из морской пучины, ради которой и сейчас, не раздумывая, пожертвовал бы жизнью, оказалось выше его сил.
Всего дважды за месяцы, прожитые на полуострове, видел Хлебников Елизавету Яковлевну. И оба раза издалека, в церкви. Однажды, в день Покрова Пресвятой Богородицы, в сопровождении генерала, вдругорядь вместе с какой-то барыней, наверное, женой губернского чиновника…
Кошелева усердно молилась. Ее грациозная фигурка в свете лампад казалась еще стройнее. Кляня себя за греховные мысли, Кирилл невольно вспомнил, как обнимал тонкие плечи, помогая удержаться Елизавете Яковлевне на плаву…
При воспоминании об этом и теперь горячая волна пробежала по телу Хлебникова.
Сальная свеча — непозволительная роскошь для большинства обитателей Нижне-Камчатска, вынужденных обходиться плошками с тюленьим жиром, — оплывала гроздьями и потрескивала, освещая контору: лавки у стен, сундучок с книгами у небольшого оконца. За ним — стылая осенняя ночь. Но думы Кирилла были сейчас далеко, в том солнечном утре, где на Охотском причале на складном стульчике сидела чудесная незнакомка и золотые лучи создавали сияющий нимб.
Ох, мечты, мечты! В чем ваша сладость? Это поэтическое томление знакомо каждому, кто влюблен. Или просто в эту пору каждый становится настоящим пиитом? Расцвечивает в себе милый образ, путая вымысел и реальность, ищет и находит чудо в обыденном, новым смыслом озаряет суетное до монотонности течение человеческого бытия…
Погруженный в несбыточные грезы, Хлебников не обратил никакого внимания на шаги и приглушенные голоса за дверью конторы. Не заметил, как промелькнули в оконце два лица: одно — азиатское, угрюмое, другое — улыбчивое. Как два пистолетных ствола сквозь мутноватое стекольце стали выискивать цель.
…Грохот выстрела и звон стекла слились воедино. Ветер, ворвавшийся через оконце, чуть не погасил свечу. Пуля ударила в стену над головой Кирилла. Контора мигом наполнилась дымом, пороховым запахом.
Хлебников, скорее по наитию, чем осознанно, упал на пол и перекатился так, чтобы дубовая столешница смогла прикрыть его. Но по Хлебникову никто больше не стрелял, а вот на улице громыхнул еще один выстрел и послышались чей-то стон, затем утихающий топот.