— Не гневи Бога, Аннушка… Тебе еще жить да жить, — рассердился тогда на жену Резанов: все женщины, ждущие потомство, чего-то боятся.
Горькое пророчество супруги вспомнил он потом, когда уже переселилась ее светлая душа в вечное блаженство, оставив его душу здесь, неприкаянной и одинокой.
Может, от этой неприкаянности, от ставших после смерти жены чужими и постылыми стен их дома в Санкт-Петербурге и бежал Николай Петрович, согласившись по настоянию совета директоров проинспектировать компанейские колонии в Америке и как перст судьбы восприняв возложенную на него посольскую миссию императора в далекую и закрытую пока для России Японию.
Поручив заботу об осиротевших детях первейшему директору Российско-Американской компании Михайле Булдакову и его жене Авдотье Григорьевне — младшей сестре незабвенной Анны, отправился Николай Петрович в кругосветный вояж, не столько в погоне за славой, наградами и компанейскими прибытками, сколько в поисках утраченного душевного покоя.
Да, видно, не дано человеку уйти от себя самого, как, впрочем, и быть независимым от внешних обстоятельств.
…Нерадостные прогнозы Резанова в отношении командира «Надежды», от которого посланник после инцидента с припасами ничего доброго не ждал, сбылись так же, как когда-то сбылись мрачные предсказания Анны.
Когда оба корабля подошли к берегам Бразилии, выяснилось, что фок— и грот-мачты у шлюпа «Нева» не выдержат дальнейшего плавания. У португальского города Ностра-Сенеро-дель-Дестеро пришлось простоять на якоре почти два месяца, чтобы заменить сгнившие мачты на новые, сделанные из стволов красного дерева.
— Как же так, — недоумевал Резанов, — ведь господин Лисянский, самолично купивший в Лондоне «Леандру» и «Темзу», заплатил за корабли как за абсолютно готовые к вояжу и не нуждающиеся в ремонте? Кроме того, теперь, по докладу приказчика Коробицына, господин Лисянский требует с оного, как с суперкарго «Невы», выдать ему тысячу гишпанских пиастров на покупку мачт, хотя мне достоверно известно, что с мачт-мейстером сговорились всего за триста…
Крузенштерн, к которому, как к старшему морскому начальнику, обратился за разъяснением Николай Петрович, будто и не услышал вопроса Резанова, что навело камергера на подозрение: уж не в сговоре ли с капитаном «Надежды» запускает руку Лисянский в компанейский карман?
Попытка посланника еще раз объясниться с Иваном Федоровичем привела к жуткой сцене, когда капитан-лейтенант, будто обыкновенный матрос, разразился грязной руганью. Из его площадной брани, брызганья слюной и топанья ногами одно только и сумел уразуметь Николай Петрович, что в море над Крузенштерном начальник — один Господь Бог, а со всяким штафиркой он и разговаривать-то не обязан…