Григорьев застыл, вертя головой. Поймал себя на мысли, что ничего – ничего! – не болит, и какое же это, черт побери, прекрасное чувство! А потом открыл окно, высунулся наполовину, посмотрел на небо.
А вдруг?
Но кляксы все еще лениво плыли среди звезд. И грома никакого не было. Не те люди. Простое, человеческое убийство.
Повернулся. В дверях стоял ошарашенный, окровавленный Вовка. Лицо у него было все в красных капельках, среди которых страшно выпученные глаза. Обеими руками сжимает нож.
– Как тебе, наигрался? – зло и устало усмехнулся Григорьев. – Молодец, сынишка. Что теперь делать будем?
Вовка подошел к женщине. Долго смотрел на нее, словно пытался понять, что же это такое – мертвые люди. Потом тихо спросил, переведя взгляд на Григорьева:
– Червоточины вырезать?
– А зачем? Это обычные люди. Не хуже других. Эти червоточины никому не нужны. Никакой мир они не спасут.
– Тогда… – Вовка вытер нос рукавом, – тогда пойдем отсюда, пап, а?
– Ох, Вовка. – Григорьев огляделся. – Натворили мы с тобой дел…
Они вернулись тем же путем, что и пришли, не встретив по дороге ни одного человека. Автомобиль терпеливо ждал, укрывшись тенью, словно одеялом.
Григорьев, вывернув все в бардачке, нашел сигаретную пачку, долго ломал в руках спички и, наконец, тяжело и глубоко закурил. Пальцы дрожали, но уже не от усталости, а от нервов. В голове крутилось лихорадочное: «натворили», и была какая-то сторонняя жалость от случившегося, будто он не убил только что двух человек, а лишь стал невольным свидетелем безобразной и кровавой сцены.
Вовка достал полотенце, вытерся, протянул Григорьеву. Тот стер кровь с рук, с шеи, с лица.
Вовка тем временем протянул бутылку-полторашку с питьевой водой. Григорьев выдернул изо рта сигаретку, глотнул жадно холодной и неприятной на вкус воды.
– Вот ты говоришь, что их червоточины никому не нужны, – сказал вдруг Вовка. – Будто они никакой мир не спасут. А почему так? Может, равновесие только поэтому и болтается из стороны в сторону, что мы мало людей зачистили? Может, надо не искать одного-двух совершенно грязных, а чистить всех подряд, кто хоть сколько-нибудь плохих дел натворил?
Григорьев помял зубами сигаретку:
– Тогда, Вовка, никого вокруг не останется.
– Только чистые, – пробормотал Вовка. – Это же не самая плохая идея, да?
– На самом деле очень плохая. Невероятно. А вдруг тебе понравится убивать? Просто так. Независимо от того, плохие вокруг люди или нет?
– Но если не забирать у них червоточины, то, выходит, мы их убили просто так.
Григорьев докурил, обошел машину и сел за руль. Дождался, пока Вовка пристегнется. Завел мотор. Машина проехала тяжело, с метр, и подпрыгнула, словно на кочке.