– Аркадий Семенович, голубчик, в каком сейчас состоянии Рабданов? В сознании?
– Если бы, – досадливо скривил губы Дашевич. – В беспамятстве с того самого момента, как я обнаружил его. Оспа – страшная болезнь, а здесь мы вдобавок имеем дело с Variola Major, так что прогнозы я склонен давать самые неутешительные.
Он расстегнул верхнюю пуговицу мундира и промокнул лоб небольшим платком, хотя в коридоре было отнюдь не жарко. Весь вид его являл собой пример крайнего нервного истощения, вероятно вызванного событиями двух последних дней.
– А по характеру течения болезни вы в состоянии определить время заражения?
– Очень грубо, с погрешностью в день-два. Опыта в лечении оспы у меня мало, да и скорость ее развития зависит от слишком многих факторов…
– Это прискорбно, – вздохнул Жданов, механически протянул руку к портсигару, но затем, раздумав, повертел его в руках и снова положил в карман.
Дашевич ушел вместе с казаками, оставив Жданова и Щербатского наедине. Федор Ипполитович помассировал пальцами виски, устало прикрыв глаза.
– Я бы предложил выпить крепкого чаю, – невозмутимо заявил Георгий Филимонович. – Самое время немного отвлечься.
– Ты всерьез думаешь, Жорж, что нам удастся завязать отстраненную беседу? – Федор Ипполитович натянуто улыбнулся. – Два года я провел в Урге, но никогда доселе…
Тут он замер, воззрившись прямо перед собой в какую-то невидимую точку. Посетившее его озарение было столь молниеносным, что несколько мгновений Щербатской сохранял полнейшую неподвижность, словно соляной столб.
– Федор, что случилось? – обеспокоенно спросил Жданов.
Щербатской вскинул руку в предупреждающем жесте.
– Погоди… когда в одна тысяча девятьсот пятом я направлялся в Ургу, в Верхнеудинске я встретился с Алексеем Матвеичем Позднеевым, ректором Восточного университета, который переехал туда из Владивостока на время войны с японцами. У нас случилась увлекательнейшая беседа о монгольском буддизме, и среди прочего Алексей Матвеевич весьма подробно описал мне характер и биографию Богдо-гэгэна… Среди прочего он упомянул, что уже в юном возрасте хубилхан проявил себя независимым властителем, чем вызвал недовольство императорского двора. Из Пекина в Ургу было отправлено большое посольство. Откуда-то стало известно, что в свите послов скрывается один из знаменитых да-лам – лам-отравителей. Тогда Богдо-гэгэн покинул Ургу и не возвращался до отъезда посольства.
– Поучительная история, ничего не скажешь, – кивнул Жданов, – но позволь узнать, как она связана с нынешним делом?
– Ты не дал мне договорить, Жорж. – Щербатской очевидно наслаждался моментом. – Когда все улеглось, среди прочих слухов стал ходить и такой, что да-ламу включили в пекинское посольство с согласия Лхасы. А может, даже по ее просьбе. Я хочу сказать, что мы не включали в свои подозрения тибетскую миссию в Урге. А между тем столь сложная и изощренная манера скорее присуща тибетскому уму, нежели китайскому.