— Ну вот, теперь столько детей появилось — то сестры, то братья…
Задумавшись, он добавил, уже с некоторой обидой:
— И вот, пожалуйста, его назвали Филипп Антуан!
— А что такое?
— Его в честь деда назвали! А меня?
— Жан — это самое лучшее имя во Франции.
— Ну да, Жанов так много…
— Много, но из этого есть выход.
— Какой?
— Сделай так, чтобы тебя все знали как совершенно особенного Жана. Как Жана де ла Тремуйля.
Он недоверчиво поглядел на меня. Потом улыбнулся.
— Ладно… — сказал он довольно самонадеянно. — Так и быть, сделаю.
Потом он снова склонился над малышом, и на лице своего старшего сына я прочла любопытство — такое искреннее, по-детски сильное.
— Подумай, сокровище мое, — начала я, гладя голову сына, — ты ведь теперь старший. Старший брат. Понимаешь, что это значит? Сейчас наш малыш Филипп еще такой слабенький и крохотный, но придет время, когда ему понадобишься и ты, и твои услуги.
— Какие?
— Кто же научит его всему, если не ты? Разве ты не поможешь ему первый раз сесть на лошадь? Ты бы мог научить его стрелять и фехтовать.
— До этого еще долго, ма…
— Надо только иметь терпение. Это не так долго, как тебе кажется. Ты и оглянуться не успеешь, а Филипп уже вырастет. Ты тогда будешь почти взрослый, сам всему научишься, и он будет гордиться тобой. Вы будете вместе сражаться и вместе ходить на охоту… А если его станут обижать, бить или дразнить, разве ты не заступишься за него?
Жан встрепенулся, и я с улыбкой заметила, как он сжал кулаки. Глаза его метнули молнии — прямо как у деда.
— Вот еще! Да я им задам такую трепку, что они вовек не забудут! Знаешь, Марк научил меня одной подножке — она…
Филипп трепыхнулся и открыл глаза, кривя ротик так, словно хотел заплакать. Я поспешно остановила Жана.
— Тише, мой милый, тише. Нам пора прекращать разговор. Мы говорим слишком громко и тревожим его. А завтра… завтра я непременно дослушаю то, что ты хотел рассказать о Марке.
— О подножке, а не о Марке, ма!
— Да, конечно. И о подножке тоже.
Я поцеловала его и была поражена тем, до чего покровительственно он меня обнял. Так, будто считал обязанностью меня оберегать. Он удалился, заговорщически подмигнув мне, словно напоминал об обещании.
«Мой маленький защитник, — подумала я с любовью. — Пройдет совсем немного времени, и не только Александр сможет защитить меня».
Как же все-таки я любила Жана… Я всех любила — и близняшек, и Филиппа — но Жан… Жанно… Вот без него я жизни не представляла. В нем был весь смысл моего существования.
«Ни у кого нет лучшего сына».
И это было вовсе не хвастовство, а сущая правда.