– Да.
– Но что, мам? Что ты сделала?
Дверь отворилась, и сестра Рэтчед вкатила в палату стол на колесиках.
– Завтрак прибыл! – протрубила она, наполнила пластиковый стаканчик тепловатым чаем и проверила, есть ли в графине вода. – Как только закончите, звоните, я помогу вам с туалетом.
Напоследок оглядев стол – все ли на месте, – сестра Рэтчед спросила:
– Больше ничего?
Дороти совсем обессилела и лишь тревожно смотрела на медсестру.
Та широко улыбнулась, нагнулась к больной и повторила:
– Больше ничего, дорогая?
– Ах да. – Дороти смущенно улыбнулась. – Я хотела бы поговорить с доктором Руфусом…
– Руфусом? Вы говорите о докторе Коттере?
На бледном лице Дороти отразилось замешательство.
– Да, конечно, с доктором Коттером.
Сестра обещала позвать доктора, обернулась, постучала пальцем по лбу и значительно посмотрела на Лорел. Пока она обходила палату, скрипя подошвами мягких тапочек, Лорел боролась с искушением задушить сестру Рэтчед ремнем от собственной сумки.
Казалось, сестра застряла в палате надолго: она неспешно собирала грязные чашки, делала пометки в листе назначений, рассуждала о погоде. Когда дверь за ней закрылась, Лорел дошла до крайней степени нетерпения.
– Мам? – спросила она, резче, чем хотела.
Дороти Николсон с безмятежным выражением смотрела на дочь. Какая бы мысль ни тревожила мать до того, как их перебили, теперь она ушла – туда, куда уходят старые тайны. Лорел снова терпела поражение. Она сделала еще одну попытку:
– Почему тот мужчина пришел к нам? Его приход связан с Вивьен? Скажи мне, прошу тебя!
На старом любимом лице было написано недоумение.
– Ты что-то сказала, Лорел? – Дороти озабоченно улыбнулась.
Собрав терпение в кулак – завтра придется начать все сначала, – Лорел улыбнулась в ответ.
– Помочь тебе с завтраком, мам?
Дороти ела как птичка. За последние полчаса она очень ослабела, и Лорел с новой силой ощутила, что мама тает на глазах.
– Хочешь, я тебя причешу?
Тень улыбки пробежала по губам Дороти.
– Моя мама часто меня причесывала.
– Правда?
– Я дулась – хотелось быть самостоятельной, – но мне нравилось.
Улыбнувшись, Лорел достала старинную щетку и нежно провела по одуванчиковому пушку на голове матери, пытаясь представить ее девочкой. Бойкая и живая, порой непослушная. Перед ее обаянием было трудно устоять, поэтому маленькой проказнице многое прощалось. Лорел никогда не узнает, что произошло на самом деле, если Дороти ей не расскажет.
Сквозь веки матери, тонкие, словно папиросная бумага, просвечивали жилки. Жилки подергивались, когда во тьме мелькали таинственные картины прошлого. Постепенно дыхание Дороти стало размеренным, и Лорел осторожно положила щетку на полку, поправила плед на коленях матери и коснулась губами ее щеки.