Надвигалась гроза, и немудрено, что Вивьен сморило – в конце концов, ей было всего восемь лет. Задремывая, она думала про огоньки, и долго ли плыть до Китая, и до чего хорошо сейчас братьям и сестре прыгать с нагретого пирса, и как мамина английская кожа после целого дня на море будет вся в веснушках, и как все наконец вернутся и сядут ужинать за большим столом.
– Вивьен!
Ее имя скатилось с холма, пронеслось через папоротник и достигло ее слуха.
Она резко проснулась.
– Ви-ви-ен!!!
Кричала тетя Ада, папина старшая сестра.
Вивьен села и отбросила с потного лба прилипшие волосы. Где-то рядом гудели пчелы. Она зевнула.
– Деточка, если ты здесь, бога ради, выходи.
В обычных обстоятельствах Вивьен и не подумала бы послушаться, но в голосе ее обычно степенной тети звучали такие истерические нотки, что любопытство взяло верх, и она выползла из папоротников, прихватив посуду для перекуса. Небо уже затянули облака, в лощине лежала тень.
Мысленно пообещав ручейку, что скоро вернется, Вивьен побежала к дому.
Тетя Ада сидела на задней лестнице, обхватив руками голову. Видимо, она каким-то шестым чувством поняла, что Вивьен вышла из буша, потому что повернулась и заморгала так, будто увидела лешего.
– Подойди сюда, деточка. – Тетя Ада поманила ее рукой и тяжело поднялась со ступеней.
Вивьен медленно подошла. У нее было странное ощущение в животе, которое она тогда не смогла бы назвать, но позже научилась распознавать как страх. Щеки у тети Ады пылали красным, и вся она казалась какой-то взвинченной, словно сейчас заорет на Вивьен или влепит ей оплеуху. Вместо этого тетя разразилась слезами и сказала:
– Бога ради, ступай в дом и умойся, ты вся чумазая. Что бы подумала твоя бедная мамочка?
Так Вивьен снова оказалась в четырех стенах. Она не выходила из них все первые черные дни, когда в гостиной стояли деревянные ящики («гробы», называла их тетя Ада), когда взрослые перешептывались, цокали языком и потели в одежде, и без того мокрой от дождя, хлещущего по стеклам.
Вивьен забилась между буфетом и спинкой папиного кресла; в этом гнездышке она сидела не вылезая. Слова и фразы зудели, как москиты в душном сыром воздухе: «Форд»… «с обрыва»… «обгорели до неузнаваемости», – но Вивьен ничего не слушала и думала только о туннеле в ручье и огромном машинном отделении в центре Земли, откуда все-все появилось.
Пять дней она отказывалась вылезать из-за кресла, а взрослые приносили ей еду на тарелках, говорили добрые слова и жалостливо качали головой, а потом, без всякого видимого предупреждения, всякие послабления разом кончились, и Вивьен силком вытащили обратно в мир.