Сезон дождей установился окончательно и бесповоротно, но как-то раз выдался солнечный день, и в душе у Вивьен зашевелился слабый отголосок ее прежней неугомонной сущности. Тогда она выбралась во двор и отыскала Старину Мака. Тот молча стиснул ей плечо морщинистой ручищей, а потом вручил молоток, и они стали вместе чинить ограду. Чуть позже Вивьен подумала было сбегать к ручью, но не сбегала, а потом пошел дождь, и приехала тетя Ада с коробками, и все, что было в доме, упаковали. Любимые туфельки сестры, атласные, которые так и простояли на коврике, после того как мама велела Айви надеть на пикник что-нибудь попроще, бросили в коробку вместе с папиными носовыми платками и старым ремнем. Потом перед домом появилась табличка «Продается». В тот же вечер Вивьен уложили спать на чужом полу, а с кроватей на нее удивленно смотрели двоюродные братья и сестры.
Дом у тети Ады был совсем не такой, как у них: краска не лупилась со стен, муравьи не бегали по скамейкам, в комнатах не стояли огромные букеты цветов, роняя на пол лепестки. Здесь вообще никто и ничего не ронял. «Всему свое место, и каждая вещь на своем месте», – любила повторять тетя Ада, и голос у нее вибрировал, как слишком туго натянутая струна.
Покуда снаружи лил дождь, Вивьен проводила дни под диваном в хорошей комнате, забившись в самую глубь. Холщовая обивка в одном месте порвалась и висела, как занавеска, невидимая от двери; втиснувшись за нее, Вивьен тоже становилась невидимой.
Рваная нижняя сторона дивана напоминала ей о доме, о семье, о прежней веселой безалаберной жизни. Только тут Вивьен иногда чувствовала, что сейчас заплачет. Однако бо́льшую часть времени она просто лежала, сосредоточившись на дыхании: стараясь вбирать как можно меньше воздуха и выдыхать медленно, чтобы грудь не шевелилась. Так можно было проводить долгие часы, даже дни. Снаружи в водосточной трубе журчала вода, а Вивьен лежала с закрытыми глазами и убеждала себя, что сумела остановить время.
Главное достоинство комнаты состояло в ее запретности. Тетя в первый же вечер объяснила: эта комната исключительно для ее гостей, да и то не для любых, а для самых уважаемых. На вопрос, поняла ли она, Вивьен послушно кивнула. Она и впрямь отлично все поняла: в хорошую комнату никто никогда не заходит, а значит, после утренней уборки тут можно спрятаться надолго.
Так и было до сегодняшнего дня.
Преподобный Фоули уже пятнадцать минут сидел на стуле у окна, а тетя Ада угощала его чаем с пирогом. Вивьен застряла в буквальном и в переносном смысле: она была прижата диваном, прогнувшимся под тяжестью тетушки.