– А дальше. Ну не реви!
– А что дальше? Тупик дальше. Он передал детям своим этот луч света, но дети плодились шибко и уплотнялись частицы материи, луч сей тускнул. И мудрецы заключили истину в символы. А ты кто такой, чтобы вопросы задавать? Ты чужак, достойный сомнения, – заорал он вдруг.
– Так зачем ты со мной говоришь? – хмыкнула Глафира.
– А интересно. Ты брат. Ты свой. И местожительство твое известно. Видишь, как все хорошо совпало. Теперь ты наш гость. А по уставу сердца наши, открытые для добра, равно как и кошельки в полном твоем распоряжении. Только заранее скажу. Мой кошелек пуст. Хватит разве на то, чтобы вместе милостыню подавать.
Пьяный разговор закончился далеко за полночь. Когда дверь за Озеровым закрылась, Глафира поняла, что уже достаточно много знает от вольных каменщиках. Пожалуй, даже потянет на вторую степень. И еще она поняла, что Озерову назначено следить за ней.
9
Передо мной «Памятные записки» Алымовой, одной из лучших воспитанниц-смолянок первого выпуска: «Счастливые времена! Приют невинности и мира! Вы были для меня источником самых чистых наслаждений. Благоговею перед вами… Это была община сестер, подчиненных одним правилам, единственным отличием служили достоинства и таланты».
Вот такие «воспоминания пионерки». Читаешь эти записки и удивляешься. Ведь не овечек собрали за высокие стены Воскресенского монастыря. Дети иногда поступают более жестко, чем взрослые. Если мерило талант, а у тебя его нет, то ты не только «пьешь слезы надежды», но и завидуешь отчаянно. Зависть – сильное и страшное чувство, оно порождает злобу, приводящую к дерзким поступкам. А уж как душа-то страдает! Или, например, одна чистюля, другая неряха, иная гордячка, а та и вовсе так умеет ластиться к начальству, что вызывает общее негодование. Ну и так далее.
Но я вовсе не хочу упрекать Глафиру Алымову в неискренности. Человеческая память избирательна. Мы очень легко умеем забывать собственные дурные поступки и неприятные события, а юных смолянок учили не просто забывать, а попросту их не видеть. Говорить о плохом было неприлично. В Смольном Обществе сразу установился особый стиль поведения, и этому стилю воспитанницы вольно или невольно начинали следовать. В каком-то смысле жизнь их разыгрывалась как на театре, и каждой была дана добродетельная роль.
Позднее смолянок, которые были образованны, естественны в общении, не жеманны и любознательны, обвинили в том, что они совершенно не знают реальной жизни. Императрица хотела с их помощью улучшить нравы общества, поэтому старательно ограждала воспитанниц от всего низменного, страшного и грязного. Например, они понятия не имели, что три года назад на старую столицу навалилась чума. Мертвые тела валялись на улицах, здоровых людей держали в карантинах. Кончилось дело бунтом, когда обезумевшая толпа забила насмерть архиепископа московского Амвросия. За что? Он в целях гигиены запретил всем подряд прикладываться к иконе на Варварке. А народ лобызал Богородицу и верил, что он принесет исцеление.