Я, ты, он, она и другие извращенцы (Беринг) - страница 65

Эти вопросы остаются без ответа не из-за отсутствия интереса к ним или нехватки талантливых ученых. Наоборот, с первых дней развития сексологии эта область привлекала внимание выдающихся исследователей. Трудность разрешения этих загадок лежит в их сути: их невозможно изучать в рамках контролируемого эксперимента. Представьте, что вы ученый, задавшийся целью наконец понять, почему один ребенок становится, скажем, мелиссафилом (это половое влечение к пчелам; мелисса по-гречески – “пчела”), а второй вырастает в человека, который категорически против того, чтобы в сексе участвовали жалящие насекомые.

Вероятно, если в подходящий момент рассказать детям байку о пестиках и тычинках, птичках и пчелках, это сработает. Но невозможно случайным образом определить одну (экспериментальную) группу детей с “пчелиным фактором развития” и другую (контрольную) группу “без пчел”, а следующие пятнадцать лет плевать в потолок, ожидая, пока дети вырастут, чтобы проверить, кто из них стал мелиссафилом. Во-первых, неясно, какие именно экспериментальные действия нужны. Возможно, родители должны включать каждый вечер аудиозапись жужжания перед тем, как уложить малышей в кроватки, чтобы этот звук совпал с их первыми эротическими снами? Или поставить улей в детской комнате, чтобы когда дети будут играть в “доктора”, присутствие пчел стало на всю жизнь ассоциироваться с половым возбуждением? Я надеюсь, вам понятно, в чем проблема. Причина у мелиссафилии, да и у любой другой парафилии, есть, но как ее найти, не нарушая этических норм, – это головная боль сексологов.

Поскольку проведение экспериментов, которые бы позволили добраться до истоков парафилий, методологически непозволительно, то поиск истоков сексуальной девиантности в детстве по необходимости ограничен интервью, подробным описанием случаев и анкетированием людей, открыто признающих свою парафилию. Это примеры качественных исследований, и они не всегда могут исчерпывающе ответить на вопрос. (При использовании количественных методов в ходе экспериментов накапливаются данные, которые переводятся в числовую форму и могут быть подвергнуты математической обработке. А в рамках качественных исследований при помощи интервью, описания ситуаций и анкетирования собираются эмпирические данные, которые исследователь интерпретирует по собственному усмотрению.) Кажется, почему бы просто не расспросить взрослых об их сексуальном опыте? Увы, такие методы объективными не назовешь.

Что касается участников исследования, то абсолютно всё, начиная с ложных воспоминаний, желания рассказать исследователю то, что он якобы ожидает услышать, и заканчивая элементарной ложью, может существенно исказить картину. В то же время, если исследователи задают наводящие вопросы, нечетко формулируют варианты ответов или трактуют неясные ответы в пользу своей гипотезы, полученные данные становятся бессмысленными. Профессионалы, проводящие качественные исследования, предвидят это и сводят ошибки к минимуму при помощи верной организации эксперимента, но и лучшее в своем роде исследование не может достоверно установить причинно-следственную связь. С другой стороны, радует, что качественные исследования позволяют получить намного более красочные и подробные описания опыта и восприятия участника исследования и взглянуть изнутри на его психику, а этого невозможно достичь одними поведенческими экспериментами. Качественные методы позволили собрать бесценную информацию о парафилиях и сформулировать убедительные теории (некоторые из них мы обсудим). Поэтому я полагаю, что резонно принять торговый принцип “качество на риск покупателя”: если исследование полностью полагается на то, что люди