– Жак. Тут Карл хочет тебе что-то сказать.
И вернулся на прежнее место напротив Клюева. А Жак, подойдя, вопросительно уставился на фабриканта.
Клюев повторил, но теперь уже без прежнего пыла, и глядя только на Якова:
– Жак не тот, за кого себя выдает. На самом деле… он – граф Калиостро.
Жак присвистнул и, отодвинув пару колб, подпрыгнул и присел на край высокого стола, рядом со Шварцем.
– И откуда же такие познания? – спросил он.
– Петруша. Раздобыл. – Каждое слово давалось Клюеву с таким трудом, будто он враз забыл, как люди меж собой разговаривают. Он потерянно вынул из-за пазухи дневник, со страниц которого жалко свисал тот самый лист.
– Э, голубчик, на вас лица нет… – проворковал Жак, – Вам срочно надо выпить…
Он достал из кармана жилетки маленькую стальную флягу и протянул Клюеву. Но Яков перехватил его руку и покачал головой:
– У тебя паршивый коньяк, Жак.
Помощник посмотрел на Якова. Какое-то время они переглядывались, будто споря безмолвно. Наконец, Мозетти спрятал флягу, пробормотав:
– И правда. Тогда, может, спирта? Тут где-то была большая бутыль.
– Но как же так? – Карл Поликарпович, и впрямь сильно побледневший, наморщил лоб. – Яков, и давно ты знаешь? Как такое возможно? Это же… такого не бывает!
– Загадочный вы человек, Карл Поликарпович, – усмехнулся Жак, уже наливавший прозрачную жидкость в мензурку, за неимением под рукой стакана. – Так спешили меня обвинить, а теперь в свои же слова не верите?
– Я…
– А Петруша ваш… хорош. Но не сам же он копал, вы его направили? Интересно… Можно глянуть?
Жак протянул Клюеву мензурку, и, когда тот безропотно принял ее из рук француза (или все-таки итальянца?), потянулся за дневником. Фабрикант не стал сопротивляться. Жак открыл тетрадь как раз в том месте, где был вклеен большой лист.
– Ну-ка… – Бодро произнес он. – Посмотрим, что тут обо мне написано… Великий Магистр Египетской ложи… ну, это правда. Ожерелье… Вранье. Какая-то мешанина фактов и домыслов, приправленная страхами и глупостью. Не верьте всему, что пишут, Карл Поликарпович. Хотите узнать правду – спросите о ней непосредственного участника событий. То есть, меня.
Клюев, опрокинувший мензурку спирта целиком, порозовел и начал приходить в себя.
– Там написано… умер в 1795 году, – шмыгнув носом, сказал он.
– В каком-то смысле, умер. Как птица Феникс… – Жак пролистал дневник, вынул из начала тетради фотографию. – Хотите знать, как так вышло?
Клюев кивнул.
– Я оказался в римской тюрьме по обвинению в колдовстве и обмане, какая ирония… Ведь меня вроде бы разоблачили как лжеца, и, тем не менее, хотели сжечь за занятия магией… которая одновременно была обманом. Абсурдно, не правда ли? Хотя все могло бы кончиться совсем плохо, смерть в огне – неприятная штука… но Папа меня «простил», заменив казнь заключением. Я два года провел в темнице, пытаясь найти способ выбраться. И только когда меня собрались заковать в кандалы – после того, как нашли у меня неведомо откуда «взявшийся» кинжал, – я понял, что настала пора для… последнего средства. И я ее съел.