– Наверное, он не одобряет меня, потому что я – не еврейка… – Почти уверенно сказала Джилл.
– Нет, – с обескураживающей честностью тут же поправил ее Адам, – он сказал, что ты «помеха нашему проекту».
– Я уже ничего не понимаю, – простонала девушка. – Что за проект?
– Не могу сказать. Он секретный.
– То есть… – Джилл усилием воли заставила себя убрать руку из ладони Адама. – Ты меня любишь…
– Моя жизнь не имеет смысла без тебя. Даже когда ты вдалеке, мне достаточно знать, что ты – где-то.
– Не перебивай, – всхлипнула Джилл. – Ты меня любишь, и я тебя люблю, и ты хочешь быть со мной, но не способен нарушить запрет мистера Шварца?
– Да, все верно.
– Я, пожалуй, пойду. – Джилл встала с кресла, чуть покачнулась, но, когда Адам подставил ей локоть, чтобы ухватиться, вздернула подбородок и отвернулась, продолжая говорить уже себе под нос, не глядя на молодого человека: – Мне надо подумать… Я… дам тебе знать, когда решу, как нам быть.
Изо всех сил стараясь не зарыдать, Джилл вышла из гостиной; пока шла, она спиной чувствовала взгляд Адама, направленный на нее. Но не обернулась, даже выйдя на улицу – лишь чуть вздрогнула, когда чуть погодя (он совершенно точно стоял на пороге, и смотрел ей вслед) хлопнула дверь, закрываясь.
Карл Поликарпович отходил от дома Шварца в состоянии странном – вроде бы решение было принято, и сомнений уже не было, но в голове шумело, вертелись обрывки фраз из недавнего разговора, и неотступно преследовало его чувство, что Яков вроде как крест на нем поставил, разочаровался. Возможно, даже обиделся. Справиться с обуревавшими его эмоциями на ходу Карл Поликарпович не мог и потому, завернув за угол и увидев кофейню, призывно манящую уютным светом апельсиновых абажуров, направился туда. Столики у огромного застекленного окна, выходящего на улицу, были заняты; да он и не хотел сейчас, чтобы мельтешили перед глазами, потому даже порадовался, что ему, извинившись, предложили скромный столик в уголке кофейни, почти у входа. Заказал винегрет и крепкого чаю. Официант вернулся скоро и в дополнение к основному заказу поставил перед Клюевым блюдце, на котором возлежала булочка с изюмом.
– За счет заведения, новое лакомство, попробуйте.
Чай был сладкий, черный – но без молока, как Клюев любил. За едой фабрикант расслабился, успокоился и тревожащие его необъяснимые страхи отступили.
Колокольчик над дверью тренькнул, и Карл Поликарпович неосознанно поднял голову, посмотреть на вошедшего. И удивился, узнав в миловидной барышне, что влетела в кофейню так, будто за ней несся сатана, ту самую молодую журналистку, которая часто бывала у Шварца, и к семье которой они раз приезжали с визитом. Девушка застыла на пороге, словно бы не совсем понимала, где находится.