– Ты как всегда сгущаешь краски, Леопольд, – укорил меня поэт, поднялся с дивана и затянул пояс восточного халата.
– В самом деле? – опешил я, выдернул из-под головы вторую подушку и швырнул ее в поэта. – Да меня из-за твоего длинного языка чуть не поджарили!
Альберт ленивым движением отбил подушку в сторону и задернул штору, окончательно погрузив апартаменты в полумрак. Затем подошел к бару и налил себе вина.
– Я, право, не предвидел особых осложнений, – пожал он плечами. – И в самом деле, Лео! С тобой ведь не случилось ничего плохого, так?
– Не случилось ничего плохого? – возмутился я, не без труда переборов желание отвесить приятелю пару оплеух. – Альберт, тебя просто попросили написать стихи! Какого дьявола ты растрепал об этом газетчику?! Ты ведь прекрасно знал, что отец моей симпатии не оставит огласку без последствий!
Поэт вернулся на диван и спокойно развалился с бокалом вина среди многочисленных подушек.
– Твоей симпатии, Лео? Я не ослышался? – хмыкнул он. – А сиятельная Елизавета-Мария фон Нальц знала о твоих чувствах? Нет? Ты вообще планировал объясниться или намеревался отправить мои стихи анонимным посланием?
Я промолчал, ведь именно так и намеревался поступить.
Мое молчание оказалось красноречивей любых слов, и поэт взмахнул рукой, едва не расплескав вино на пол.
– Леопольд! Пойми, ты не должен скрывать свои чувства. Не должен позволять своей стеснительности…
– Да какая, к дьяволу, стеснительность! – взорвался я. – Альберт, у нее через месяц свадьба с племянником министра юстиции! Что мне оставалось делать?
– Брось, Лео! Ты любишь ее?
– Люблю!
– Так расскажи ей об этом. Борись за свою любовь!
– Ничего ты не понимаешь…
Альберт отпил вина и спросил:
– Сколько ты тянул с этим? Полгода?
– Около того. – Я развалился на оттоманке и вновь уставился в потолок. – Никак не подворачивался подходящий случай. А ты все испортил. Ты даже не представляешь, в какие неприятности меня втравил.
– Обвинять других в собственных бедах – это естественная защитная реакция психики, но если ты выберешь этот путь, то никогда не преодолеешь собственных слабостей, – выдал поэт как по писаному. – Леопольд, я хорошо тебя знаю, понимаю, сколь непросто тебе сходиться с людьми. Да, я поступил неправильно, решив подтолкнуть тебя, но мои намерения были чисты! Тебе стоило бы давным-давно набраться смелости и рассказать о своих чувствах!
– Так, значит, это я сам во всем виноват?
– А кто же еще? – удивился Альберт.
– Ну ты и гад! – выругался я. – Бессовестный подонок!
– Скажи честно: ты бы решился заговорить с ней о своих чувствах, не подтолкни я тебя к этому?