— Да.
Торгаш отвернулся, а я пошел вдоль загородки и старался поймать взгляд рабов. Однако никто из них не поднимал головы. Каждый старался вести себя незаметно, и только одна молодая русоволосая девушка с неровным носом решилась меня позвать:
— Эй!
— Чего? — я сразу отметил, что она не скована, следовательно, сама в рабство продалась.
— Хозяйку ищешь?
— Нет.
— А кого купить хочешь?
— Я только смотрю.
— А — а-а… — протянула она и отступила от ограды.
Вроде бы неказистая девушка. Нос неровный, словно когда‑то был сломан, одета бедно, полушубок рваный и какие‑то чоботы на ногах, а вдобавок еще и хромала на левую ногу. Можно было пройти мимо, но я почему‑то решил не спешить и спросил невольницу:
— Тебя как зовут?
— Маша, — она замерла и снова посмотрела на меня.
«Глаза синие и взгляд чистый», — отметил я и задал новый вопрос:
— Ты откуда?
— Из Дымно.
— Сколько лет?
— Восемнадцать.
— А выглядишь гораздо старше.
— Это от голода и холода.
— Почему в рабство продалась?
— Мужа убили, он дружинником был. Сама сирота. Никому не нужна, ни свекрови, ни родичам мужа. А в Дымно голодно, дай бог, если половина горожан зиму и весну переживет. Вот и пошла в рабы. Деньги свекрови отдала, чтобы не проклинала вслед, а потом меня сюда привезли.
— Что умеешь?
— По хозяйству могу работать и готовить… — она запнулась и неожиданно покраснела: — Ну и постель согреть…
Мне краска на лице понравилась. Это редкость, когда девушка скромница, знающими мужчинами подобное ценится. И хотя я понимал, что сейчас мне не до баб, самому бы выжить, разговор продолжился:
— Ты из местных?
— Нет. Потеряшка.
— Давно здесь?
— Десять лет.
— А родом откуда?
— Самара.
— И сколько просят за тебя?
— Я продалась за шесть серебряных монет, а сколько купцы с тебя возьмут, если надумаешь торговаться, про то не ведаю.
— А прихрамываешь чего?
— Ногу натерла, обувка не моя.
— Ладно. Пойду я.
— Удачи, повольник.
— И тебе.
Я хотел уйти сразу. Но подошел торгаш, и я кивнул на девушку:
— Сколько за белолагу хромоногую хочешь?
Он смерил меня оценивающим взглядом, видимо, понял, что Маша мне приглянулась, и сказал:
— Двадцать монет.
— Ты чего, охренел? На лицо не красавица и нога битая.
— Предлагай свою цену, — торгаш ухмыльнулся.
— Нет у меня денег.
Я отвернулся, двинулся к выходу и людолов уже в спину выкрикнул:
— Да постой ты! Не торопись! Давай торговаться! За пятнадцать отдам! Если надумаешь, приходи!
Однако я не обернулся, продолжил движение и, покинув рынок, вышел к закрытому до вечера кинотеатру и оружейному магазину братьев Гольц. Перед глазами было лицо Маши. Но чем я мог ей помочь? Денег нет. Жилья нет. Самому бы выжить.