Это походило на фарс. В голове я перебирал разные предположения, чем можно объяснить все это. Ведь если он должен начать следствие, то его так не начинают.
Было видно, что он воспитанный человек и ему привиты манеры хорошего общества.
— Я вижу, вы удивляетесь, почему я так просто держу себя с вами.
И это он почувствовал.
— Посмотрел я ваше дело, — продолжал он, — вы были студентом, и я был студентом, лингвистом, вашу учебу прервал лагерь, мою — война. А судьбы наши во многом схожи, у меня ведь тоже многие… — И он повертел в воздухе пальцем, показывая на потолок.
Пауза. Создалось впечатление, что его охватили горькие воспоминания.
— Нет, — как бы ответил он своим мыслям, — надо что-то придумать. — И затем, обращаясь ко мне: — Вы напишите подробное объяснение, а я… я вызову этих самых свидетелей к себе и допрошу их сам. — И продолжал с улыбкой: — Был у них при себе термометр или нет?
Разговор, казалось, был исчерпан. Он встал, а за ним и я. Но вдруг он сделал вид, что что-то забыл и теперь вспомнил.
— Ах, да, — зажмурил он глаза, — садитесь-ка! До меня дошли слухи, что меня хотят украинцы ликвидировать. Скажите, правда это?
— Но я же ведь не украинец, гражданин капитан.
— Не притворяйтесь. Вы же один из тех. Вы обо всем знаете. Я ведь ни о чем другом не спрашиваю и не утяжеляю вашу совесть. Дело касается моей жизни. Я вам помогаю, помогите же и вы мне. Что там лично против меня затевается?
Я действительно ничего не знал. Но если бы и знал, то все равно бы не сказал.
— Мне действительно ничего об этом неизвестно. Наступила пауза, и я стал понимать, что весь этот театр не имеет отношения к падению стены, что это никакое не следствие. Дашкевич просто хочет заранее знать, что может произойти в зоне. Именно от этого зависит его карьера. И он продолжал:
— Скажите, зачем вам все это? Ведь у них-то по двадцать лет срока, а у вас-то ведь только два года осталось, вы одной ногой уже на воле. Вас втянули в эти дела.
— Никуда меня не втянули: я как бригадир защищаю интересы своей бригады. И потом я не могу оставаться равнодушным, когда у меня на глазах избивают людей и травят собаками, а затем оставляют без медицинской помощи. Вам-то ведь это известно.
— Безусловно. Я как раз сейчас и веду расследование этого и уверяю вас, что все виновные будут наказаны. Можете передать туда, — и он показал на окно.
— Ну, тогда зачем же арестовали невинных бригадиров, они лежат на ледяном полу в карцере.
— О, это временные меры и исходят не от меня. В их же интересах быть вне зоны. Останься они на свободе, произошел бы новый бунт, аресты и, возможно, новые сроки. Вы, лично, за бунт или за мир в зоне?