— «Старуха ждет, когда мы с мухами подохнем, сначала друг мой, потом уж я…»
Я подсаживаюсь рядом.
— Хочешь, оставлю? — поворачивается он ко мне с «беломориной».
— Давай целую. На мои кровные папиросы-то покупаешь! Вот и гитару новую прибрел на деньги, что увел из гардероба.
— Сукой буду, у тебя ничего не брал! — Юрка щелкает ногтем большого пальца о зубы и проводит им под подбородком.
— Хотел бы тебе поверить, да не могу. Брат о тебе сказал. А он малец и врать еще не может.
Я распахиваю пальто и выхватываю из-за пояса нож. Юрка вскакивает со скамейки, но, не сделав и шага, падает от моей подсечки. Я кидаюсь на него и поднимаю нож.
— Генка, не надо! Меня заставили. Кабан заставил. Я ему деньги отдал.
— Ох! Какое дитятко невинное! — над нами, ухмыляясь, стоит Ундол. — Волк, перышко дай мне, — вырывает он из моей руки нож. — А эту суку бей. Не будешь ты его лечить, буду я! Вот, бери на прокорм детишкам, папаша безусый, — и Ундол сует мне за пазуху деньги. — Здесь в три раза больше того, что свистнул у тебе этот хмырь. — Затем броском, почти без взмаха, всаживает нож в спинку скамейки и, уходя, мягко как бы просит:
— Ты, Волк, загляни завтра в котельную. А ты Рыжий — сегодня.
Я выдергиваю свой нож из скамейки и направляюсь домой, даже не взглянув на жалобно скулящего Юрку…
Нет, я не должен давать волю воображению. Не раздумывая больше, я включаю душ. Горячая вода возвращает меня в реальную жизнь. За тонкой перегородкой я слышу голоса и смех моющихся женщин, а рядом со мной, в соседних кабинах мужчины обсуждают последний футбольный матч.
Я беру с полочки, прикрепленной к стене душевой, мыло и мочалку и, не жалея сил, начинаю быстро намыливать и тереть свое тело. Вода множеством струй, свистя, падает на меня и под лучами уже осеннего, но еще яркого солнца, проникающего через окна, вспыхивает, как ртуть или бездымное пламя, и мне кажется, что я весь горю.
Завернувшись в полотенце, я прохожу в раздевалку к своему шкафу и, одевшись, выхожу через проходную на улицу. Я иду по разбитому тротуару Люсиновской улицы, поднимая ботинками облачка пыли. Затем поворачиваю направо и, пройдя мимо нескольких домов с облупившейся штукатуркой, оказываюсь у метро «Добрынинская». Сегодня занятий в вечерней школе нет и я сразу еду домой. Спустившись по эскалатору в метро, я вхожу в подошедший поезд и привычно подпираю противоположную от выхода дверь. Поезд трогается и мчится по тоннелю. И этот тоннель меня уводит опять от действительности в воспоминания…
Я прихожу в котельную, как велел Ундол. Там меня встречает Кроха. С ним по металлической лестнице мы спускаемся в ее чрево. Внизу он хватает меня за руку и минут десять-пятнадцать тащит в кромешной тьме по тоннелю с осклизлыми стенами и полом. Наконец мы останавливаемся под люком, из которого брезжит тусклый желтоватый свет, поднимаемся по приставной лестнице и оказываемся в длинном коридоре со стенами из красного кирпича и рядом дверей. Кроха поднимает и ставит у стены лестницу, закрывает люк, а затем со словами: «Жди нас!» вталкивает меня в одну из дверей и закрывает ее с обратной стороны на защелку.