Впрочем, печаль ее оказывается мимолетной: вскоре глаза Тамары снова начинают сиять. «Она живет радостью», — думаю я.
— Ген! — мгновенно изменившимся тоном восклицает Тамара. — У меня есть интересные пластинки. Давай послушаем.
Она включает проигрыватель и садится по-турецки на пол. Мне кажется, что Тамара всецело поглощена музыкой. Однако когда пластинка кончается, она опять с грустью говорит:
— Ну вот, меня совсем разморило. Извини меня, Гена. Вещи твои я замочила, а постираю их завтра, ладно? Тебе я постелила в отцовском кабинете. Смотри, — и она открывает дверь у окна. — Доброй тебе ночи, Гена.
Я беру первую попавшуюся книгу, сбрасываю халат, забираюсь под одеяло и зажигаю торшер. Уснуть, пожалуй, удастся не скоро.
Не проходит и получаса, как раздается легкий скрип двери и вслед за ним в комнату проскальзывает Тамара. Она в ночной рубашке.
— Не спится? — поворачиваюсь я к ней, делая вид, будто в ее появлении нет ничего особенного.
— Ничего, что я пришла?
— Ну что ты.
Она садится на краешек постели.
— Слушай, я хочу с тобой поговорить. Ты думаешь, что я странная, да? А все потому, что ты где-то за миллион километров от меня. Потому что я хочу быть с тобой, а ты далеко. А я очень хочу быть с тобой! Я хочу стать твоей! Может быть, ты считаешь, что я с тобой невнимательна, холодна, но это не так. Понимаешь, это, наверное, из-за…
Я догадываюсь, что Тамара хотела сказать «из-за Светы». Она снова вся дрожит, как днем, после падения с лодки в реку.
Конечно, я хочу ее. К тому же и со Светой у меня уже длительное время ничего нет. Глупо, но негде встретиться. Такое положение, хоть на случайную связь иди. Я ласково провожу рукой по ее спине. И она снова вздрагивает.
— Но ты твердо решила?
— Если ты решил, то и я тоже.
Тамара выключает торшер. В лунном свете, пробивающемся сквозь неплотно задернутые шторы, я вижу, как она снимает ночную рубашку. До чего же она хороша, диво дивное! Сердце у меня колотится.
— Иди сюда, — говорю я, откидывая одеяло.
Я сжимаю ее в объятиях, и радость взмывает во мне. Мы лежим обнаженные, и я стараюсь одновременно и успокоить ее, и возбудить. Я целую ее соски, нежно поглаживаю вдоль тонкого стерженька позвоночника. От ее тела идет чудесный возбуждающий запах.
— Я люблю тебя, люблю, — шепчет она.
Я беру ее и слышу негромкий вскрик боли и радости.
Потом, после всего, я отодвигаюсь и кладу ее голову себе на плечо. Так мы и засыпаем.
Утром я открываю глаза и вижу Тамару. Она стоит, склонившись надо мной. Ее глаза сияют, лицо пылает, словно закатное небо над заснеженным простором.