– Беляевы – родня друг другу. Дивов жил у них и родней же почитался. Тут виден сговор. А матросы, раненные на площади и взятые на лечение во дворец великого князя Михаила Павловича, подавно не могут быть свидетелями, как лица его высочеством приласканные.
– Его высочеству только и дела, что оговаривать поручика Цебрикова! – взревел Чернышев. – В своем ли вы уме? Помните ли разницу положений?!
В этот миг в глазах арестанта мелькнула одна из тех молний, которые приметил Бенкендорф, и сразу стало ясно, что он не разделяет мнения о «разнице положений». Напротив, так заблуждается на свой счет, что и впрямь уверен: брат царя хочет его гибели.
– При каких обстоятельствах вы познакомились с великим князем? – голос Александра Христофоровича звучал спокойно.
– Я его не знаю.
– Для чего же думаете, будто он знает вас?
Заключенный почти подскочил на стуле. Сжал рукой сердце и закусил губу.
– За восемь лет вы не продвинулись по службе, – методично продолжал генерал. – В вашем послужном списке сказано: «Повышения недостоин за дурное поведение и беспокойный характер». Отчего вы избрали предметом своей ненависти именно Михаила Павловича? Он вас обидел?
Арестант заколебался.
– Три года назад, 5 сентября, в среду, я стоял на часах у входа в Арсенальное каре Гатчинского дворца. Его высочество выбранил меня последними словами за неначищенные сапоги.
«Надо же, число запомнил и день недели, – отметил Бенкендорф. – Не повезло с высочайшими особами. Первая встреча, и на тебе!»
– Почему же вы не вычистили сапоги прежде, чем встать в караул? – подал голос до сих пор молчавший Левашов.
Лицо арестанта исказила жалобная гримаса.
– В-вакса кончилась.
Ответом ему был дружный хохот трех генеральских глоток.
– Негодяи. Сатрапы, – прошептал поручик.
– Однако, Николай Романович, мы вас сегодня призвали не по поводу ваксы. – Бенкендорф первым подавил конвульсивные вздрагивания в животе. – На вас ручные кандалы, и это уже исключительная мера.
– Вы показываете отъявленное запирательство! – Чернышев раздул усы.
– Разве все, кто здесь находится, виновны? – дерзко отвечал Цебриков.
– Отнюдь. – Бенкендорф опередил товарища, готового взорваться. – Но никто, повторяю, никто не распространяет по крепости нелепых и ужасных слухов.
– Да и как вы вообще сноситесь меж собой?! – воскликнул Чернышев. – Для каких надобностей?
Арестант бегло взглянул ему в лицо и тут же отвернулся. О чем можно говорить с человеком, которому неведомо, для каких надобностей люди, осужденные на долгое одиночество, ищут компании?
Александр Христофорович наклонился к соседу и, понизив голос, попытался пояснить, что, освоившись, разговаривать и даже переписываться в крепости совсем нетрудно, тем более что от заключенного к заключенному курсируют родственники.