* * *
Проснулся он в темноте, когда у дверей каморки загремели запорами. Дверь отворилась. Подсвечивая себе маленьким масляным светильником, появился слуга и позвал:
– Эй ты, выходи, иди за мной.
Они вышли на задний двор, прошли на конюшню. Ефрему дали большой совок и метлу, велели вычищать стойла. Принимаясь за работу, он заметил, что хорошо одетый крепкий молодой человек в небольшой, туго сидящей чалме, пристально разглядывал его, Ефрема. Бросилась в глаза выгоревшая русая бородка и белесые брови парня. Он был явно не азиатом. Ефрем, словно не замечая, что за ним следят все, кто был на конюшне, споро принялся за работу. Переходя от стойла к стойлу, он подошел, наконец, к тому месту, где стоял ухоженный молодец.
– Здорово, земляк! – сказал тот негромко по-русски.
Ефрем поднял голову и наткнулся на взгляд, из которого, казалось, сочилось наслаждение превосходством.
– Доброго здоровьичка… – изображая смущение от того, что не может подобрать титул, ответил Ефрем.
– Откудова прибыл-то, – начал было парень с гонором, но спохватился и, изобразив добродушие, добавил, – да ты не егози, не егози. Со мной можно запросто, мы же земляки.
«Холуй, – подумал Ефрем, – с тобой только и остается, что по-простому!» За короткое время Ефрем усвоил про пленников, что иного борьба за жизнь может толкнуть и на гнусность. Благополучный облик незнакомца и его нескрываемое чувство безнаказанности насторожили Ефрема.
– Да я вроде не прибыл. Меня доставили, – сказал он. Парень громко засмеялся. Ефрем продолжал: – Служивый я из Оренбурга… Попал вот, как кур в ощип.
– Ну, это пока не ощип, – похлопывая ногайкой по раскрытой ладони, подхватил незнакомец. – Ощип, братец, в рудниках серебряных или на поле хлопковом. Там так ощипают, хуже, чем в пекле! Больше года никто не выдерживает! А здесь, можно сказать, рай! Опять же для тех, кто с умом, конечно.
Парень внимательно посмотрел на Ефрема.
– Оно, конечно, так. Ежели с умом-то, тогда да-а, – согласился Ефрем. – Только поди же угадай, что тут за ум-то почитают?
– А это, братец, не мудрено. Ты говоришь, служивым был?.. И я служил… Барину служил, как отцу родному, можно сказать!..
Парень запнулся, словно искал, чего говорить дальше. Вдруг заговорил возмущенно:
– Мы кому присягали служить, а? Государыне и Отечеству? А ответь-ка мне тогда, братец Ефремка, что же она, стерва немецкая, – он снова запнулся и покосился на Ефрема, – не спасла меня, верного солдата своего, когда мой барин – командир батальонный, меня, слугу Отечества, киргизам продал, чтобы долг карточный покрыть?.. Это как, а?