Получалось так, что дав друг другу все необходимое, мы уже были не нужны друг другу… Эта мысль так неожиданно поразила меня, что я глубоко-преглубоко вздохнул, и даже расчувствовавшись тихо проплакал незаметно для нее, кажется, полчаса, ну, а потом, снова и снова погружался в нее…
Как молодым и не слишком изношенным жизнью людям, нам постоянно надо было сношаться, сношаться, переворачиваться, и снова трахаться и трахаться…
Мы поглощались и поглощались собою до конца, хотя истинного конца в этом не было… Почему-то нас всегда мучила потребность доказать, что мы необходимы друг другу… Однако необходимость такого доказывания лишала нас остроты чувств, и, прежде всего самого интимного восприятия…
И мы снова и снова лежали обездвиженные друг другом, и совсем ничего не понимали, ни что происходит с нами, ни где мы находимся…
Вот так и начиналась наша безрассудная Азбука Любви, восхитительная закладка наших звериных инстинктов, где первой буквой этой Азбуки устремлялась в меня она, а второй – в нее я…
И поскольку нас постоянно тянуло сложиться в какое-нибудь умопомрачительное звучание, и, воспарив в небе от ощущения в себе стабильно производимых и трахающихся с любовью зверьков, и растущих в них от этого божественных крылышек, мы, уже озвучив себя до самой точки, и почувствовав, что в этой точке нас никогда уже после не будет, мы, ошалев и озверев в этой звериной азбуке этой звериной Любви, растянув свои ощущения до бесконечности, и еще чуть-чуть полетав для разнообразия в небе, которого тоже после не будет, мы все-таки взорвались таким сладким и таким восхитительно чувственным восприятием, какого действительно никогда уже не будет, ибо страх Смерти дал возможность вылиться Любви в самое заоблачное состояние, которого и поныне нет и никогда не будет ни для тех, кто случайно, ни для тех, кто по необходимости, ибо необходимость сношаться была, есть и будет…
Вот и моя сладкая потерла-потерла свой носик и сказала: Я тебя люблю!
Ибо у любого из нас есть потребность что-то потирать в себе и на себе, когда хочется, особенно очень и очень – солгать этой реальности…
Я нашел ее на помойке… Она лежала там грязная, просто отвратительная и всеми-всеми позабытая, брошенная в самые нечистоты…
Еще у нее не было одной ноги и одной руки, а лицо было катастрофически приплющено, являя тем самым весь ужас восточного уродства с завыванием диких ветров… Одетая, или правильнее будет сказать, навьюченная в безобразие разноцветного мятого тряпья, она напоминала если не чучело, то безумно фантастическое пугало… Еще от нее пахло нафталином и прожитым веком…